Вирус-4 - страница 2

   - А кому они его сдают?

   Еще раз хмыкнул, увидев, что они никак не могут найти ответа, и продолжил:

   - Я вполне допускаю, что они его, действительно, таким образом, сливают, но не думаете же вы, что это просто истерика с их стороны. Значит, у них есть договоренность о будущем формате - тьфу, не люблю этого слова, но сейчас оно лучше всего подходит - власти. А именно: кто, с кем, на каких условиях. И что-то я не помню, чтобы с нами на эту тему кто-то о чем-то договаривался. А, значит, опять без нас... Так что поживем - увидим. Так, кажется, говорят наши московские друзья?

   И он хитро подмигнул Ильину.

   И вот после всей этой катавасии Ильин сидел в темной комнате, по глотку смаковал действительно очень вкусную настойку Марцинкевича и пытался подвести итоги года.

   В сумбуре своих личных дел он уже давно отчаялся разобраться и решил просто плыть по течению. С Валерией ему было хорошо, но кто знает, кто знает... Почему-то вдруг всплыли в памяти давние слова старшего коллеги о том, что самое интересное в его жизни началось лет после сорока. Интересного там, действительно, было много: развод, оргвыводы по партийной и служебной линии - дело было еще в те советские времена, о которых почему-то вспоминают только хорошее, хотя, как и во все времена, хватало разного - несколько бестолковых и пьяных лет, а затем новый счастливый брак, постепенное некоторое выправление карьеры, но уже без шансов достичь того, чего этот человек явно заслуживал.

   Со стороны могло показаться, что Ильин уж как-то слишком легко и просто примирился с уходом Регины, он и сам себе сначала удивлялся, но покопавшись немного в себе, пришел к выводу, что он весь период их отношений как-то не до конца верил, что это все - серьезно и надолго. При всей важности чувственной составляющей этих самых отношений, для него не менее важной их частью было и интеллектуальное общение. Регина была уж совсем не дурой, но разница в возрасте, а следовательно, в жизненном опыте, знаниях, да просто восприятии мира была налицо, и Ильин прекрасно понимал, что вряд ли им когда-то удастся ее преодолеть. Есть люди, для которых это не так уж и важно, и прекрасно существуют такие браки, но вот он был просто немного другим, и ничего тут не сделаешь. Он даже на каком-то этапе признался себе, что испытывает определенное облегчение от того, что вся эта история завершилась именно таким образом. И что уж совсем удивительно, по прошествии некоторого времени понял, что никакой обиды к Регине не испытывает. Если что и осталось, то скорее искренняя благодарность за то хорошее, что было в их отношениях. Еще одна перевернутая страница в этой жизни, и не самая плохая к тому же.

   Так что сейчас мысли крутились, в основном, вокруг происходящего в государстве. Как оно там дальше будет, Ильин не знал, но для себя решил, что слово "преемственность" он вычеркнет из своего вокабуляра и больше не произнесет ни разу в жизни.

   Этой самой "преемственностью" его, как и других граждан страны, кормили ежечасно и ежеминутно со всех экранов. Оно звучало во всех выступлениях официальных лиц вне зависимости от темы, места и аудитории. Иногда возникало ощущение, что идет соревнование, кто сумеет вставить его в свою речь, комментарий или просто реплику раньше: если не в первой фразе, то в первом абзаце, а если не в первом абзаце, то на первой странице. Этакая массовая клятва верности. Вспоминался бессмертный Войнович и его редактор, который установил для себя норму "сталиных" на газетную полосу.

   Было смешно и грустно. Смешно - потому, что в большинстве случаев эта самая "преемственность" оказывалась притянута за уши, да и вообще веры ораторам не было никакой. Грустно - поскольку Ильин отдавал себе отчет в том, что очень скоро маятник качнется в другую сторону, и те, кто сегодня кричат о "преемственности", будут громче всех обличать, вскрывать и вещать о своей борьбе с прежним режимом. И все опять пойдет вразнос. Невольно вспомнилось что-то из самого детства, когда сразу после смещения Хрущева так же кричали о "коллективном руководстве" и показывали по телевизору бодрую тройку Брежнев-Подгорный-Косыгин, правда, очень недолго, и к началу 70-х от этого руководства мало что осталось.