Защитники напряглись и не пасовали назад, били в ауты, он орал, они огрызались. А потом влепили в ближний, а потом рикошет, заваливший его совсем в другую сторону, и мяч полз к ленточке как змея, а он только смотрел на него под угрюмое молчание своего стадиона.
Да, потом сыграл еще дважды, неплохо, да что там – хорошо сыграл, но на заявочном флажке клуб арендовал Шевченко, первого номера молодежки, и этот удар он не взял. Менялось не будущее, менялось прошлое, из всех этих семи лет работы тренажером для форвардов как-то вдруг выпустили смысл, словно воздух из проколотой шины.
«Вратарь не нападающий, его не выпускают на десять минут или на тайм, как в хоккее, успокойся и дыши носом». Такой вот аутотренинг.
И как-то само собой испарилось желание изматывающей тренировочной работы, которая держалась на сидящем внутри и вдруг неприятно покосившемся и захрустевшем стержне, стержне, который износился раньше, чем оба колена и переломанные пальцы.
Нет, не сорвался, никаких нарушений режима, боже упаси, но ковш спортивного честолюбия уже скреб по дну того места, где когда-то была мотивация, где было желание и вера в силы, и чудное ощущение, что все сложится хорошо.
Перестал попадать в заявку, пополз вес, остатки смысла сбегали, как зрители с безнадежно проигранного матча. Поговорил с президентом, раз, другой. Пошли навстречу, отпустили в клуб ФНЛ.
Возвращалось хоть что-то, планы второго сорта, ага, просто играть, играть. Снова ушел в тренировки, но уже не было того куража, вес сбросил, и смотрелся неплохо – тренер показывал большой палец.
Весной стартовал второй круг и он окунулся во второсортный ад своей второсортной мечты.
Игра вроде и шла, тащил и отбивал, но каждый пропущенный был под дых и злил до ярости, клуб не блистал обороной, пропускать приходилось много. Ушел через два месяца не научившись привыкать к поражениям, контракт с тихим шумом скользнул в шредер – по обоюдному, как говорится, согласию.
Конец ознакомительного фрагмента.