Вишняки - страница 17

— Танцует, — поправляет мама.

А дед Мороз — такой хороший, такой добрый: полный мешок конфет, орехов, пряников принёс и роздал детям.

Возбуждённые, весёлые вернулись девочки с прогулки. Рассказывают о том, что их поразило, расспрашивают о том, чего не поняли.

Тата задаёт вопрос:

— Мама, а когда ещё будет ёлка?

— Пройдёт зима, будет весна, лето, потом подойдёт осень, похолодает, опять наступит зима. Тогда и придёт снова Новый год, и ёлку опять поставят.

— Когда будет ещё ёлка, — восхищённо говорит Тата, — мы пойдём туда и возьмём к себе домой Новый год! Он будет нам петь, танцевать, орехи и конфеты давать. Правда, мама?

А Ната подумала и возразила:

— Мы пойдём и только посмотрим. А брать не надо, тогда у других детей не будет Нового года.

Раздела мама девочек, потом вошла в комнату, взглянула на ёлку и руками всплеснула:

— Ой, горюшко! Кто же это сделал?

Девочки тоже вошли, взглянули и застыли: под ёлкой лежало несколько разбитых стеклянных игрушек.

— Признавайтесь: кто трогал ёлку?

— Не я, — первой опомнилась Тата.

— Не мы, — сказала Ната.

— Они сами разбились, — прибавила Тата.

— Фу, какие вы нехорошие девочки, — пристыдила мама. — Напроказничали да ещё сознаться не хотите. Лучше скажите, кто это сделал, а то обеих накажу.

Девочки молча хлопали глазами, глядя друг на друга.

— Это ты, Тата? — допытывалась мама.

— Нет. Это, должно быть, Ната.

— Ты, Ната?

— Нет. Это, должно быть, Тата.

Мама вздохнула и сказала:

— Ну что ж. Не признаётесь — так и сделаю: накажу обеих. Сегодня за ужином не дам вам торта, а завтра не пойдёте в кино.

Мама собрала разбитые игрушки и пошла кипятить молоко. Девочки побыли немного в комнате и тоже пошли к маме. Но вот молоко вскипело. Мама отставила кастрюлю и пошла в комнату, но, открыв дверь, так и остановилась на пороге: под ёлкой снова лежала разбитая игрушка.

Теперь мама поняла, что она напрасно напала на девочек. Но кто бы мог ещё шалить, если в квартире больше никого нет? Если от ветра, так на дворе никакого ветра нет и форточка закрыта…

Постояла мама, подумала и говорит:

— Пойдёмте на кухню.

Вышли, а двери в комнату оставили открытыми.

Сидят, ждут.

Сначала во всей квартире было только слышно, как в ванной размеренно капала вода из неисправного крана: кап… кап… кап…

Но вот из комнаты долетело какое-то шуршание, потом глухой звон, и вдруг — хлоп! Словно из игрушечного пистолета выстрелили.

Мама тихонько встала со стула и пошла к двери. За ней так же осторожно пошли Ната и Тата. Вот они дошли до двери, заглянули в комнату.

Под ёлкой сидел их пушистый Барсик. Его глаза жадно перебегали с одной игрушки на другую и хищно горели — совсем так, как в сарае, когда он охотился на голубей. И хвостом даже шевелил, хлопая им по полу.

Вот он присел, потом подпрыгнул, ударил лапкой. С ветки сорвался большой розовый шар. Ещё мгновение — и шар хлопнулся об пол, от него остались только мелкие блестящие осколки. В то же мгновение кот одним прыжком спрятался под кроватью.

Ната и Тата облегчённо вздохнули и засмеялись.

Вернулся с работы папа. Ната и Тата бросились к нему и наперегонки стали рассказывать про ёлку около кинотеатра, про живого деда Мороза и Снегурочку, про то, что натворил Барсик…

— Подождите, дайте хоть раздеться, — просит папа.

А девочки всё не отстают от него:

— Папа, а Валерик давал мне голубя!

— И мне.

— Он такой хорошенький! Белый.

— А у меня был… был… зелёный, — сказала Тата.

— Ну что ты, дочка, — возразил папа, — зелёных голубей не бывает.

— Нет, быва-а-ет, — надувшись, упиралась Тата.

— Нет, он не зелёный, — сказала Ната, — а такой… такой, как Барсик.

Тогда Тата вспомнила про то, что наделал Барсик, и попросила:

— Папа, выгони Барсика. А то он все игрушки на ёлке побьёт.

— Хорошо, выгоню.

Ната вступилась за кота:

— Ему же будет холодно.

— Не будет, — заспорила Тата, — у него шубка тёплая!

— Он в подвале пересидит, там не холодно, — сказал папа.

А Барсик беззаботно дремал на паркете под тёплой батареей, словно не о нём шла речь.

Папа разделся и пошёл умываться. Девочки — за ним.

— Я уже сама умываюсь, — хвалится Ната. — И я сама. И совсем не плачу, — говорит Тата.