Висячие мосты Фортуны - страница 5

Время от времени Созиха, встав на пороге моей комнаты и сложив руки под грудью, молча, с постным выражением лица просительно смотрела на меня оттуда – я уже знала: пришла пора писать под диктовку письмо каторжанину. Не помню ни имени его, ни того, о чём писала, помню только, что в каждом своём ответном письме, которое я же ей и читала, он посылал привет «квартиранточке»…

* * *

Чтобы отвлечься от неустроенности быта, зимними вечерами, обувшись в валенки, я выходила прогуляться по скрипучим деревянным тротуарам, обнесённым с обеих сторон высокими сугробами. Трещит мороз, сквозь замёрзшие окошки едва пробивается желтоватый свет, а на улице ни души… Подняв голову, я смотрю на чёрное, усеянное крупными звёздами небо – здесь оно намного ближе к земле, чем в городе…

Во время таких прогулок я могла думать только о Нём. Письма без

марок из Новосибирска приходили каждую неделю, Он всегда писал чёрными чернилами неразборчивым (ленинским, специально выработанным), но всё же очень красивым почерком, иногда присылал свои фото в курсантской форме, смешно подписывая, типа: «Курсант в левом углу – личность довольно желчная, но он давно неравнодушен к вашей особе». Я тоже отправила ему свою фотографию – спустя четыре года она перекочевала в наш семейный альбом, обрезанная по краям (для ношения в нагрудном кармане), изрядно помятая, с написанными на обратной стороне «ленинским» почерком словами из песни Муслима Магомаева:

Скажи глазам твоим пусть в сон мой не приходят

Ни яркими, ни тёмными от слёз,

Скажи губам твоим пусть сердце не тревожат

Ни нежностью, ни ропотом угроз.

Муслима я обожала, меня пленяло в нём всё: тембр и красота голоса, его освобождающий полёт, свобода и широта жеста, исполненное благородства лицо – от него исходил непобедимой силы магнетизм. Сколько девушек были без памяти влюблены в него… и я, я тоже…

На первом курсе Он увлёкся античной философией, писал о Сократе, Платоне и Аристотеле, чертил какие-то схемы, отражающие особенности их взглядов на устройство мира… Очень сильно Его волновал вопрос о гипотетической возможности третьей мировой войны, Он рассуждал об этом и, наконец, в одном из писем успокоил меня: третьей мировой не будет!..

Вечный отличник, Он никогда не был зубрилой и подходил к неизвестному с изрядной долей скепсиса, но при этом трудно было понять, действительно ли это скепсис или, может быть, банальная рисовка. Так или иначе, но, вне всякого сомнения, Юра был самым умным из всех известных мне в городе мальчиков нашего возраста. Чтобы быть лучшим, ему не приходилось прилагать больших усилий: слишком очевидны были его преимущества перед сверстниками.

Эффектную фразу Юрка ценил больше всего, у него в кармане, как у Бени Крика, всегда была припасена парочка таких фраз: он знал гипнотическую силу их воздействия на слушателей и особенно на слушательниц…

«Увы, Эйнштейн! Вы были не правы!» – так начиналось одно его юношеское стихотворение, в котором он камня на камне не оставил от квантовой теории Эйнштейна…

Летом он привёз перепечатанную на машинке «Улитку на склоне» – тайную доктрину братьев Стругацких, наполненную туманной многозначительностью – самое невнятное и запутанное их произведение. Я прочла и ничего не поняла, подозреваю, что и он тоже, иначе бы потолковали. Как выяснилось позже, братья написали её под впечатлением от «Замка» Кафки. Вот бы нам тогда прочесть «Замок»!.. Нет смысла сравнивать «Замок» и «Улитку». Это всё равно,

что сравнивать женские портреты Пикассо с композицией Марселя Дюшана под названием «Невеста, раздетая своими холостяками». Если у Пикассо, как бы странно ни выглядел портрет, всё-таки сразу увидишь в нём женский образ, то у Дюшана, как ни всматривайся, не найдёшь ни невесты, ни раздевших её холостяков…

«А не дурак ли я?» – так Юрка иногда озвучивал свои внутренние сомнения. Именно этот вопрос мог возникнуть во время чтения «Улитки», но я не собиралась отвечать на него положительно: если читатели ничего не могут понять, то, по-моему, это проблема автора, а не читателя. Фантастикой я увлекалась, но у меня были свои приоритеты, например, Иван Ефремов – «Час Быка», «Лезвие бритвы» – захватывающее чтение, а у Стругацких спустя годы сильное впечатление на меня произвёл роман «Град обреченный»….