Витки времени - страница 16

Наверху, над напрасно жужжащими лопастями вертолета, быстро исчезала в слабо освещенной розовой дымке яма, там погибал целый мир. Потом светящийся туман пропал, и мы падали в тусклых сумерках, наполненных лишь мерцанием огней. Наконец, далеко внизу, километры под нами, засиял еще один свет, но уже иной — бледный, оттенка индейского подъельника, растущего в медленно гниющих болотах. Там лежал иной мир, мир, где брала начало расколовшая город сила. Что это было? Кто жил там, и кто разрушил мир наверху? Мы с доком даже забыли, что всего лишь просматриваем запись. Экипаж аппарата с камерой, должно быть, испытал ни с чем несравнимый ужас и трепет, от которого стыла кровь в жилах.

Мы падали, по меньшей мере, час, камера, казалось, работала без участия людей. Мертвый белый свет шел из маленькой точки, освещая темноту, розовые сумерки вокруг нас исчезли. Затем ветер вдруг стих, и маленький вертолет понесло, как пушинку в воздушном вихре! Существа внизу закрыли проход, через который атмосфера засасывалась в их безвоздушный мир. Нас беспомощно мотало, как щепку в бурном потоке, голос ветра вновь стал ликующим криком до тех пор, пока черные ворота не закрылись до конца. Внизу было все завалено металлом и обломками хрусталя, и мы, кувыркаясь, спускались к бледному свету.

Должно быть, эту камеру, валяющуюся среди обломков верхнего мира, устилавших громадный хрустальный диск восемьсот метров в ширину и являющихся дном ямы, нашел экипаж какого-то другого вертолета... Нашел и вернул назад, чтобы фильм могли посмотреть другие. После коротких сцен, показывающих вздымающиеся воды светящегося моря, черную каменную пустыню с красными пятнами лишайника, покрытую обломками некогда могущественного города, перед нами предстала тьма, тьма, суть которой раскрылась позже.

Это был все тот же город, но разрушенный, руины великой столицы, с огромной зияющей ямой, провожающей нас мертвым взглядом. Дороги, ведущие к четырем внешним воротам, заполонил народ, превратив их в четыре разноцветные реки, текущие по равнине между бледно-зелеными полями. Автомобили, пешеходы и даже рикши, доверху набитые вещами и едой, бесконечным потоком тянулись из города, из дома, потерянного навсегда. Теперь камера находилась в закрытом аэромобиле, какие тысячами висели над улицами. Выше, в дорожных пробках, стояли более мощные грузовики, наполненные товаром и перепуганными людьми. Повсюду, как небольшими группами, так и длинными лентами, перемещались частные аэромобили. Наш, похоже, занимался съемкой новостей, показывая исход населения Атлантиды из разрушенной столицы, некогда красивейшего города империи.

ХОТЕЛ БЫ Я выразить то, что мы ощущали, когда наблюдали поток бездомных людей, покидающих разрушенный прекрасный город! Некоторые, кто тоже видел эту запись, наверняка тоже чувствовали это, но не так, как мы, поскольку у нас в памяти еще был свеж превратившийся в пыль город. Некоторые эпизоды, которые я выхватил из общей картины, когда камера пролетала низко над дорогой, не выходили у меня из головы. Я и теперь вижу их, как тогда: ребенок, одетый в рваную рабочую одежду, слепо бредущий позади старика, явно из знати, который прижимал к груди драгоценные свитки, один за другим выпадавшие из его слабеющих рук; ажурная розовая, костяная ваза, валяющаяся рядом с обочиной, но так и не раздавленная тысячами ног, стучащими вокруг нее; крошечный пушистый утенок, неистово кричащий, неуклюже идущий по твердым камням дороги, спотыкающийся, падающий, хлопающий неоперенными крыльями, в отчаянных попытках взлететь, кого-то жалобно зовущий слабым голоском, наступающий на разбитое стекло и скрученный металл кровоточащими лапками, пока, в конце концов, чья-то нога не наступила на него самого, оставив лишь пятнышко крови и кусочек золотистого пуха! Это всего лишь малая толика тех ужасов, что увидел я, но страдающие утята запали мне в душу сильнее всего, потому что я выращивал уток и умел им сопереживать.

Последний раз экран озарился светом. Мы смотрели с какого-то балкончика на громадный храм. Он был битком набит неистовой массой мужчин и женщин, в безумии затаптывающих друг друга. Они окружили великую статую Посейдона, хватаясь за нее руками, вымаливая прощение и спасение, убивая жрецов и стражей, пытающихся их отогнать. Потом посреди толпы появилась фигура, одетая в зелено-золотую мантию, — верховный жрец. Он поднял руки и заговорил спокойно и ясно. Как по волшебству, люди упали на колени и склонили головы. Даже когда в дверях появились первые смерчики кружащейся пыли, голос все звенел и звенел, успокаивая и утешая. Жрец замолчал, и толпа запела, наполняя весь храм хором голосов. Все громче и громче, чище и чище звучала песнь, заглушая агонию находящихся в ближних ко входу рядах. Точно огонь, несущие смерть грибы прожигали свой путь через молившуюся толпу, облизывая людей желтыми и фиолетовыми языками, не жалея ни крепкую молодежь, ни слабых стариков, извиваясь алыми щупальцами и червеобразными белыми руками! Теперь уже крики заглушили гимн, но никто даже не попытался убежать. Бесстрашная фигура, стоя рядом с золотой статуей, глядела на тающее море стоящих на коленях людей, и жрец продолжал петь, направляя и воодушевляя. Затем и он исчез в едва заметном облачке пыли, поднявшейся к балкону. Камера упала, экран погас. Док выключил проектор. У нас больше не было никакого желания изучать серую пустыню, которую теперь представлял собой город.