…Рассмотрим теперь три источника кочетовщины. Дело идет о чисто русских источниках; следовательно, это не оскорбит националистическую самовлюбленность нашего великого писателя.
Самым богатым идеологическим источником являются «Союз русского народа» и «черная сотня» — движения крайних правых, возникшие в России в начале века и призванные бороться с ниспровергателями. Наиболее знаменательный аспект этих движений, богатая перспектива названных организаций состояла не столько в националистической и консервативной крайностях этого движения, сколько в его «народном» и «демократическом» характере. В свое время Ленин с чрезвычайной резкостью обрушился на характерные черты этого движения, анализируя эту «российскую Вандею», как он назвал движение, которое «соединяет в себе всю дикость азиатчины со всеми омерзительными сторонами утонченных приемов эксплуатации и одурачения…».[1]
Вот как автор анонимного письма (опубликованного в 1881 г. в реакционной газете «Московские ведомости» за подписью «Москвитянин и верный сын Отечества и царя») предвосхитил — будучи искренне озабоченным — вопрос ниспровергателям «Чего же ты хочешь?», и вот какие средства предлагал он, чтобы обессилить ниспровергателей и покончить с ними:
«…непонятен страх многомиллионного народа перед горстью отребия, выбросков Отечества! Куда же девалась вера в помощь всемогущего Бога? Где же любовь друг к другу? Неужели русские, стряхнувшие с себя иго татар, поляков и прогнавшие нашествие Европы, выродились? Неужели вся Россия обмельчала в своей энергии, в своем рыцарстве, в своем благоразумии до того, что при виде совершающегося не в состоянии придумать средств против зла? Изымите злого от самих себя, сказано в Писании. Скажут: это легко сказать! Нет, возможно и сделать. Молитва необходима, но необходимо, при самоуглублении, и строгое наблюдение друг за другом. Пусть каждый домовладелец будет не только ответственен за живущих в его доме, но и подчинится контролю двоих соседей, а взятые вместе должны подчиняться десятку и так далее. Выбор же надсмотрщиков должен быть предоставлен в определенной местности не одному лицу, а целому обществу. Деревня может быть разделена, по количеству живущих, на два, три или более участка (как и города), из которых каждый отвечает сам за себя, все же вообще действуют по взаимному соглашению. Полиция тогда будет почти не нужна, исключая некоторых случаев, когда окажется необходимость в административной власти. Но и сия власть должна быть контролируема тем обществом, где она находится. Тогда можно надеяться на изгнание негодяев, на всеобщую безопасность, на спокойствие Государя, на процветание Отечества, и на могущество, против которого будут бессильны внутренние злодеи и враги всего мира. Государь, как бы ни был велик по уму и воле, как бы ни был любвеобилен, один, без нашей помощи, не в силах будет принести нам многостороннюю пользу».
[2]Интересна здесь и пророческая программа авторитарности «снизу», и синтез реакции и «демократичности», и частичное неверие в механизм и технику власти, чья идеологическая законность не вызывает ни малейшего сомнения, но которую хотят усовершенствовать при содействии «масс». Советский историк Рашковский, из статьи которого взяты приведенные цитаты, справедливо отмечает:
«Это любопытный документ! В нем связаны, как бы переливаясь друг в друга, и крайная реакционность, и элемент подспудного демократического стремления к общественному самоуправлению и к общественному контролю над низовыми звеньями государственного аппарата; безусловный легитимизм и комплекс недоверия по отношению к властям земным и небесным. Письмо «Москвитянина и верного сына» замечательно тем, что впервые, на наш взгляд, в истории русского реакционного сознания оно потребовало самодеятельного, организованного и наступательного действия реакционной массы для борьбы с революционными течениями в стране. В этом письме как бы угадывается будущий психологический парадокс реакционного экстремизма: психологической основой массового антидемократического действия оказывается комбинированная (с той или иной степенью осознанности) апелляция не только к предрассудкам масс, но и к некоторым глубинным их устремлениям. Неверно думать, что предлагаемый в письме рецепт массового действия мог соблазнить лишь домовладельца, лабазника да сельского мироеда, для которых участие в подобных организациях было бы вспомогательным полем повышения статуса. Такой метод массового действия мог иметь определенное мобилизующее влияние и на «маленького человека» тогдашней социальной системы. Ибо стихия безотчетной мстительности, неосознаваемого бунтарства, пульсировавшая в измученных низах, нередко облекалась в формы «благонамеренной» защиты порядка от «смутьянов».