Витязь чести - страница 46
— «С отцом мы выпивали, в ударе был отец», — отбарабанив пальцами по краю стола, пропел Кути. — Изящно, не правда ли?
— Чувствую, что вы недолюбливаете его, господа, — то ли одобрительно, то ли осуждая, кивнул Бальдур.
— Я — нет, — Кути презрительно оттопырил нижнюю губу. — Просто не имею с ним ничего общего.
— А я ненавижу, — страстно выдохнул Себерени. — Ненавижу за все, и в первую очередь за профанацию национальной идеи. Нашим поэтом смеет быть только тот, у кого в жилах течет чистая венгерская кровь.
— Он есть у нас, слава всевышнему, — Бальдур ласково наклонился к Кути.
Себерени молча опустил веки. Не посмел возразить.
— Благодарю покорно, — отозвался, помедлив, Кути, — но я вовсе не претендую на такую честь. Предпочитаю остаться просто поэтом милостью божьей. Мне не нужно призрачных титулов. У меня есть имя, и мне этого совершенно достаточно.
— Nomen est omen,[37] — примирительно заметил Бальдур, уловив в интонациях Лайоша Кути непонятное раздражение.
«Им тоже не по дороге друг с другом, — подумал иезуит, — разве что до ближайшего поворота».
После скромного, но плотного обеда, состоявшего из куриного бульона, обжаренной в кипящем масле балатонской рыбы и непременного салата, гости разошлись по своим комнатам часик-другой передохнуть перед дальней дорогой. Как-никак, дилижанс тащился до Пешта семь, а то и восемь часов.
Когда вещи были уложены и на империале закрепили корзину с дюжиной отборных бутылок бадачоньского рислинга — подарок хозяина, провинциал отозвал Кути для приватной беседы.
— Значит, так, мой дорогой. — В последний раз раскланявшись с Себерени, который поставил башмак на подножку и, скучая, покусывал травинку, Бальдур взял поэта под локоток и увлек к колодцу, осененному фигурой святого Медарда, покровителя здешних мест. — Иллюстрации к французскому переводу ваших изящных творений заказаны лучшему парижскому графику. Надеюсь, вы останетесь довольны, но это к слову. Я, собственно, совсем о другом, — он сосредоточенно замолк, словно что-то припоминая, и, вдруг спохватившись, беззаботно пояснил: — Я вновь решился обеспокоить вас небольшой просьбой. На ваше имя будет открыт небольшой счет, которым вы вольны распорядиться по собственному разумению…
— Нет, — твердо сказал Кути. — Это уж никак невозможно.
— Видите ли, дорогой друг, мне самому не совсем удобно вступать в непосредственные отношения с господином Себерени, но я считаю своим долгом поддержать его, ну, скажем так, некоторые патриотические начинания.
— Весь этот бред насчет крови и почвы?
— Не совсем… — ушел от прямого вопроса иезуит.
— Или вас волнуют доморощенные французы «Пильвакса»?
— Я не вдаюсь в перипетии литературных споров, но был бы рад, если бы вы поддержали на первых порах этого горячего молодого человека.
— Сколько вы ассигнуете на него? — Кути, казалось, доставляло несказанное удовольствие медленно загонять в угол скользкого, как угорь, партнера.
— Скажем, пятьсот. — Бальдур понял это и ответил безмятежной улыбкой. — Пятьсот пенгё.
— Будь по-вашему. Это все?
— Нет… Еще две тысячи пенгё я попрошу передать господину Шандору Петефи.
— Что? — непритворно изумился Кути. — Две тысячи? Петефи? — Он зажмурился и потряс головой. — Мне кажется, что я сплю. Да он отродясь не видал такой суммы! И, наконец, зачем?
— Все с той же целью, — кротко пояснил Бальдур. — Для поощрения различных школ искусства.
— И без всяких условий?
— В общем, да, без всяких. Разве что вам удастся склонить его к несколько большей умеренности.
— А если не удастся?
— Отдайте все равно, но намекните, что сей добровольный взнос на издание новой книги — только начало… Если, разумеется, обнаружится хоть какая-то ответная лояльность.
— На мой взгляд, это бессмысленная затея. Можно все что угодно говорить о Петефи, но одного у него отнять нельзя — он фанатик. Такие люди обычно не продаются, отец Бальдур, увольте меня от подобных поручений.
— Вы неправильно поняли меня…
— Нет, я вас очень хорошо понял и со всей ясностью отказываюсь содействовать вам в этом деле.
— Как вам будет угодно, дорогой друг… Но относительно Себерени мы договорились?