Виза - страница 2

Славным малым подзвездного мира.

И хочу соблюдать я спортивный режим,

чтобы ставить рекорды без мыла.

Не надейся. Никто ничего не поймёт —

мне сказали ребята намедни —

никого твой вертлявый пассаж не проймёт,

все лишь бредни, там-там, шерри-бренди...

Это штампы, ребята, дурные клише,

вы отстали, и, кажется, слишком.

Я хочу выбирать по душе, по душе,

а не по разговорам и книжкам.

Посылаю наверх я активный сигнал,

поцелуй посылаю воздушный:

по незнанию детскому дуру я гнал,

и была моя дура бездушной,

по велению моды припудрил мозги,

но сошла чужеродная пудра.

И теперь я отчётливо вижу все зги —

вы живёте действительно мудро.

Малый мира сего, серый мара твово,

бесконечного вашего мара,

да, конечно, конечно, никто, ничего,

но, с другой стороны — шарабара.

* * *

Сердце бьёт в эрогенную зону

чем-то вроде копыта коня.

Человечество верит Кобзону

и считает химерой меня.

Дозвониться почти невозможно,

наконец дозвонился — и что? —

говорит, что уходит, безбожно

врёт, что даже надела пальто.

Я бы мог ей сказать: «Балаболка,

он же видео — мой телефон,

на тебе голубая футболка

и едва различимый капрон».

Я бы мог, но не буду, не стану,

я теперь никого не виню,

бередит смехотворную рану

сердце — выскочка, дрянь, парвеню.

Сердце глупое. Гиблая зона.

Я мотаю пожизненный срок

на резиновый шнур телефона

и свищу в деревянный свисток,

я играю протяжную тему,

я играю, попробуй прерви,

о любви и презрении к телу,

характерном для нашей любви.

* * *

Квартиру прокурили в дым.

Три комнаты. В прихожей шубы.

След сапога неизгладим

до послезавтра. Вот и губы

живут недолго на плече

поспешным оттиском, потёком

соприкоснувшихся под током,

очнувшихся в параличе.

Не отражает потолок,

но ежечасные набеги

теней, затмений, поволок

всю ночь удваивают веки.

Ты вдвое больше, чем вчера,

нежнее вдвое, вдвое ближе.

И сам я человек-гора,

сошедший с цирковой афиши.

Мы — дирижабли взаперти,

как под водой на спор, не дышим

и досчитать до тридцати

хотим — и окриков не слышим.

(1986)

* * *

Мы заснём и проснёмся — друзьями,

машинальным движением рук

только дань отдадим обезьяне —

и пройдём сквозь рефлексовый круг.

Гадко щерятся Павлов и Дарвин:

дохлый номер бороть естество.

Но недаром, ты слышишь, недаром

мы пока ещё верим в Него.

* * *

Давай молчать с тобой на равных,

Коль разговор утратил смысл.

Нет ран, и соли нет на ранах.

Дождь голубей с балкона смыл.

Нет денег. В сотый раз обшарил

Карманы куртки — денег нет.

И, судя по всему, не шарик

Земля, а колющий предмет.

* * *

Я не знаю стихов о любви

Совершенней, чем «Север и Запад

Заслоняют колени твои,

Лишь желаннее ставшие за год...»

Я, осиливший горы бумаг,

не считаю, что «спящие чутко,

два пупка превращаются в знак

бесконечности» — тонкая шутка.

Я, последний на свете кретин,

понимаю, как это красиво:

«... а потом по орбите летим

на диване, бесшумном на диво...»

(1985)

Посвящения

1

А. Б.

Город, город на сфинкском заливе.

Мы гуляли зимой по нему,

ощущая планету — в отрыве

и по правую руку — Неву.

Вдоль обломков хорошего тона

Невским... Не с кем... Эй, сфинксы, ать-два!

Город, город, медуза Горгона,

ты три века всему голова.

2

Т. З.

Здоровья осталось на несколько тысяч затяжек.

Ночные коты крымский дворик обходят дозором.

Рассыпались звёзды солдатских начищенных пряжек,

им время настало спаяться единым узором.

Двенадцать часов. Место встречи — площадка за клубом.

Пожатия рук и ленивый обмен новостями.

Промокшая тумба отброшена выбитым зубом,

оставленным здесь не курящими «Приму» гостями.

Я с детства боюсь, только страх свой всё меньше скрываю,

и вправду, ну что я могу против местных — приезжий...

(1985)

* * *

На фоне Афонского монастыря

потягивать кофе на жаркой веранде,

и не вопреки, и не благодаря,

и не по капризу и не по команде,

а так, заговаривая, говоря.

Куда повело... Не следить за собой.

Куда повело... Не подыскивать повод.

И тычется тучное (шмель или овод?),

украшено национальной резьбой,

создание и вылетает на холод.

Естественной лени живое тепло.

Истрёпанный номер журнала на пляже

Ты знаешь, что это такое. Число

ушедших на холод растёт, на чело

кладя отпечаток любви и пропажи,

и только они, и ещё кофейку.

И море, смотри, ни единой медузы.

За длинные ноги и чистые узы!