Виза в пучину - страница 35

— Не торопись, красавец, от судьбы не уйдешь.

— Отстань, говорю, — процедил он и вдруг замедлил шаг, внимательно всматриваясь в блеклые с желтизной глаза. Что-то в них было таинственное и притягательное. — Так и быть, предскажи судьбу.

— Если не понравится мой сказ, то денег не возьму.

— Ладно, — смиренно произнес он. — Приступай к работе, чародейка. — Расскажи, что ждет меня в море?

Цыганка взяла в свои шершавые ладони его руку, долго всматривалась, и ее лицо, похожее на печеное яблоко, вдруг осунулось. И как-то съёжилась ее хрупкая фигура, губы слиплись в бледную нить, а взгляд помертвел. Она бережно опустила его руку.

— Ну что, цыганочка, ты увидела? — улыбнулся он. Женщина вонзила в него пронизывающий взгляд, хотела что-то сказать, но повернулась и торопливо отошла.

— Я заплачу, чародейка, — успел крикнуть матрос, — расскажи…

Она уходила не оборачиваясь, и матрос осязал что-то неладное, и это чувство леденящей волной заполняло душу…

— Ну и черт с тобой, — в сердцах молвил он, метнулся к телефону, набрал номер Кристаповича и рассказал о тайном грузе.

— А теперь, Калев, послушай меня внимательно, — прозвучал настороженный голос Кристаповича. — О том, что узнал, — никому ни слова! Я уже жалею, что попросил тебя оказать услугу. И, повторяю, никакой самодеятельности. Забудь то, что видел.

— Я и сам понимаю, что влип в историю, — пробубнил Ватрас.

— Надеюсь, что все обойдется, — ободрил таможенник.

День выдался суматошным. Инцидент в ходовой рубке на время стерся с памяти, пока Ватрас носился по палубам, обеспечивая продуктами и товарами злачные места и магазины. И странную выходку цыганки он тоже не вспоминал. После обеда он взял тайм-аут и прилег отдохнуть. Дверь каюты неожиданно распахнулась, и в ее проеме, словно в портретной рамке, выявился судовой врач. В руках он держал бутылку коньяка.

— Можно войти, коллега? — странно улыбался он.

— Да, проходите, — торопливо поднялся Ватрас.

Некоторое время гость в упор, с нескрываемым любопытством и змеящейся в уголках бледноватых губ усмешкой, рассматривал парня. Потом показал глазами на бутылку.

— Выпьем по рюмочке?

Калев молча достал из шкафчика рюмки, разложил на столике гроздь винограда и пару бананов.

— Ты, наверное, думаешь, с какой целью я пожаловал? — тихо проговорил доктор.

— Ваш визит, признаться, для меня неожиданный, — по-мальчишески застенчиво пробубнил Ватрас.

Тот откупорил бутылку, плеснул в рюмки коньяк и, кивнув матросу, выпил. Хозяин каюты последовал его примеру.

— Дело в том… — начал Богданов, но не договорил, опять наполнил рюмку и, опустошив ее, неуверенным голосом продолжил. — Как бы тебе сказать… Словом, после нашей встречи у спасательной шлюпки я спустился к причалу покурить.

Ватрас кивнул головой.

— Когда вернулся в каюту, мне позвонил старший офицер Херм и попросил подняться в ходовую рубку. Там я увидел военного с собакой. Отвел его к шлюпке, откинул брезент и…

— И что же?

— Посторонние предметы исчезли, — упавшим голосом заявил доктор.

— Как исчезли? — удивился матрос.

— Кто-то их вытащил. Ты случайно никого не видел у шлюпки? — испытующе всматриваясь в парня, произнес Богданов.

— Нет, док — уверенно произнес Ватрас и задумчиво добавил. — Значит, за нами все время внимательно следил хозяин товара. Он засек, что мы обнаружили контрабанду.

— Получилось, что я всех ввел в заблуждение. Но ведь я видел эти предметы собственными глазами, — снова и снова заводил доктор, будто бредил или раздумывал вслух. От напряжения у него даже испарина выступила на лбу.

— Я могу подтвердить, — уверенно проговорил Ватрас. — Там были объемистые свертки и несколько коробок из-под сигарет.

— Вот именно! — оживился врач.

— Значит, — резюмировал Ватрас, — хозяин контрабанды учуял неладное и перепрятал товар.

— Вот-вот, — качнул головой доктор. — Но я попал в нелепую ситуацию перед нашим начальством и пришел к тебе за помощью. Подтверди, голубчик…

Он говорил спокойно, но лицо у него было напряженное и какое-то недоверчивое, как у человека, который лишь теперь отдавал себе отчет в том, что инцидент свершился и что исправить ничего уже нельзя.