Владелец пятой печати (СИ) - страница 20

— Подожди, мастер, я не совсем понимаю, — дес Хизе отчаянно старался его не прерывать, слушая столь откровенную, с его точки зрения, ересь, но не сдержался. — Так что же такое печать?

— Хм… Люди ее видеть не могут. Только гронги, чье зрение стало очень чутким, в окружающем их подземном мраке. Представь, что твоя голова находится в маленьком облаке. У алликов это облако имеется с рождения, говорят, что оно появляется еще в утробе матери. Так вот это облако — и есть твоя печать.

— Все равно, не совсем ясно… зачем мне знать о своей печати?

— Видишь ли, шем, от рождения печать дается только алликам. У них она самая яркая. Клирики это тоже могут увидеть, только сквозь специальный кристалл. Аллик передает им часть своей печати, а во время обряда Называния Имени, клирик отдает эту часть родившемуся ребенку. И ребенок становится под сень Халлага и аллика. После этого он не способен на предательство или измену, он будет всегда блюсти интересы своего покровителя и вольется в его огромную семью — Алл.

— Кажется, начинаю разбираться. Халлаг отдал печать аллику, аллик — клирику, а клирик — ребенку. Сильно похоже на… впрочем, не важно. А что, печать у всех алликов одинаковая?

— Ты зришь в самую суть, — похвалил мастер. — Нет, не одинаковая. У каждой печати свой оттенок. Цвет печати Халлага — от светло-голубого, до фиолетового. И узнав цвет своей печати, ты сможешь определить, к какой семье ты относишься.

— Но ты говорил что-то про Церек — Лир?

— Это просто предположение, первое впечатление, если угодно. Церек — Лир — это остров, далеко на севере. Жители тех краев столь редко здесь бывают, что любого не похожего на нас мы приветствуем, как гостя из тех мест. Так что, пока не разобрались, давай придерживаться этой версии.

— Хорошо. Правда, от твоего рассказа разболелась голова, видимо рана плохо заживает, а тут оказывается… Подожди, ты говорил, что сыновей Бога было пять. И кто пятый?

— У него нет Имени. И в наш Мир он пока не пришел. Кто говорит, что с его появлением, нас ожидают потрясения, смуты, хаос и уничтожение, а кто — что вечная жизнь и процветание. Никто не знает. По мне — так это просто выдумка клириков.

— Подожди, ты сказал… получается, что у Халлага, печать оттенков синего цвета, правильно?

— Да. У Эру — зеленого. У Кроруса — красная.

— А у первого и пятого?

— Про первого говорят, что его печать чернее подземной тьмы. А у пятого — цвета нашего светила, благословенного и дарующего жизнь Лейсора! Ее пока никто не видел, но так пишут в легендах, которые рассказывают клирики.

— Вот даже как! Теперь я все понял. Благодарю тебя, мастер, за рассказ. Думаю, завтра будет еще много вопросов. А сейчас позволь отдохнуть, день был трудным, а моя смена на рассвете.

Дес Хизе закутался в плащ, отвернулся спиной к костру и попытался задремать. Сквозь полусон он слышал тихие команды Далга, как сменили первый караул, а потом навалилась забытье, и Дальент попал в царство Морфея.

Разбудили рыцаря перед рассветом. Тот сходил к ручью, смыл с себя остатки сна и принял вахту. Обошел округу, посмотрел на спящего пленника, найдя его узы вполне сносными, отошел в сторонку, подальше от любопытных глаз, где стал крутить оба палаша, разминая окоченевшие за ночь мышцы и разгоняя по телу кровь. Через четверть часа, после упражнений, рыцарь вытащил оселок и на ходу стал править правый меч. Вчерашний рассказ Далга заставил его о многом задуматься и взглянуть на этот мир по иному. Хотя, по-прежнему, комиссару не хватало знания.

Дес Хизе пробовал провести параллели и пытался правильно оценить ситуацию. Здесь живут люди. Есть еще какие-то эли и гронги. Гронги — существа из подземного мира, поэтому они как раз и могут быть теми бесами, которые схватили алхимика, и утащили его за собой. Почему тогда во тьме сгинул Первый Сын? Кто является Люцифером? Первый или третий? А может и вовсе — Пятый? Слишком много вопросов, на которые пока нет ответа.

И как теперь ему быть? Когда найти время для молитвы и очищения души? Вокруг — одни иноверцы, о Христе здесь не слышали ни единого слова! Он, как и раньше, на Пиринеях, окружен язычниками. Неужели задача состоит в миссионерском походе по этому миру? И как ему обращать аборигенов в католичество? Да и примут ли его здесь? Или опять запылают костры, как когда-то в Лангедоке? Только в этот раз подносить факел придется ему самому. Такие вопросы переворачивали душу, заставляя вновь и вновь вполголоса читать псалмы.