Владимир Маслаченко: «Пеле повезло, что он не играл против меня» - страница 4

Или прыжки в воду, да не с трамплина или вышки, а с высоченного утеса, к тому же с разбега — настолько стремительного, что, оттолкнувшись от земной твердой кромки и пустив тело в пикирующий полет, мог долететь до глубокой воды н войти в нее рыбкой — под восторженные взгляды приятелей, радуясь своей удали и ловкости.

А зимой, конечно, коньки. Да не «гаги» или «фигурки». не «бегаши», или «канады», или какой-нибудь «английский спорт». А некое причудливое, невообразимое творение рук человеческих под необъяснимым названием «дутыши». Они крепились к валенкам сыромятными ремнями на закрученных палочках. И когда однажды у Вовкиных коньков отпаялось пяточное крепление, он продолжал катить по замерзшему льду речки, не ведая того, что невольно явился первооткрывателем новой конькобежной техники и новой конструкции коньков с подвижным пяточным креплением. В первой половине девяностых годов XX века такие коньки совершили переворот в мировом конькобежном спорте, получив название «клапы».

А прыгуч Владимир был необычайно, невероятно, «нечеловечески». И кличку посему имел Козел, нисколько в ту пору не обидную. У американцев есть необычный тест: фотографируя прыжок человека с места вверх, они по снимку определяют его характер. Интересно, что прочитали бы они по фотографии прыжка Маслаченко? Наверное, прежде всего, его упрямство, нежелание, неспособность поддаваться чужой воле, чьему-то влиянию. Вот и в спорте им на первых порах двигал запрет врачей, обнаруживших у него заболевание легких. Не хотел он этого признавать. Так с «комплексом неподчинения» он и живет.

Или — стиль жизни молодых криворожцев, среди которых было много блатных. Их отличала своя «униформа» — кепочка с козырьком на два пальца, тельняшка, брюки-клеш. Блатной стиль процветал и властвовал. Он проявлялся в манере поведения, в одежде, в отношении к людям. Но не задевало, не трогало, не затягивало это Вовку, Володю, Владимира. Он был, он оставался сам по себе, со своим лицом.

Предметом особого шика и доблести в городе были значки. В большом почете считались «Ворошиловский стрелок» и «ОСОАВИАХИМ». Уважали обладателей знака ГТО, особенно второй ступени. У юных — БГТО. А уж на носителей значков спортсмена-разрядника, особенно с цифрой «1» смотрели едва ль не как на кавалеров Ордена Славы.

Город был полон воров-карманников. Многие из них рядились в благочинную форму студентов горнорудного института — такая мимикрия помогала им в профессиональной деятельности.

И все ж не сказать чтоб эта накипь вообще никак не коснулась нашего героя, обошла его стороной — такое было бы невозможно. Он, конечно, не носил блатные атрибуты, а был просто аккуратен в одежде. В детстве за этим следила и мама, но лишь с утра, отправляя сына в школу. Однако вечером он зачастую возвращался с большими потерями во внешнем виде — со следами боев па игровой площадке или рукопашных стычек.

В его близком окружении оказывались всякие ребята, некоторые — неплохие спортсмены. Среди них была личность выдающаяся, даже уникальная. Владимир Никитович считает, что никогда не встречал столь одаренного футболиста, этот парень мог стать великим игроком. Леня Язва (то была его кличка, фамилия, к сожалению, канула в вечность) был настолько хорош, так выделялся своей игрой, что его довольно скоро стали приглашать во взрослые профессиональные команды Украины, предлагали большие деньги. У Лени разрывалась душа, он хотел, он готов был принять одно из предложений. И… не мог. Вся беда в том, что происходил он из уголовного мира, который держал его крепко, не отпускал, а всего лишь позволял играть в футбол. Как оказалось, позволял до поры до времени. В том мире свои законы и порядки. Там рубль за вход, но за выход — уже два.

И вот Леня все же решился и пришел в команду Артсмовска, начал в ней выступать. Однако вскоре наступил трагический финал. Однажды вечером он явился к Володе Маслаченко домой и сказал: «Я пришел попрощаться. Завтра ухожу в тюрьму. Спастись мне уже не удастся». Утром его арестовали. Уголовники поступили просто: повесили на него одно из своих «мокрых» дел. Леня получил двадцать пять лет.