Владимир Набоков: американские годы - страница 11

.

Набоков провел осень, зиму и весну — в своей квартире на 87-й Западной улице и в Нью-Йоркской публичной библиотеке — готовя полный курс лекций для Стэнфорда и для «того или иного смутно маячащего за горизонтом колледжа на восточном побережье», где он мог бы преподавать русскую литературу. Впоследствии он подсчитал, что подготовил около ста лекций, примерно по двадцать страниц текста на каждый лекционный час, всего около двух тысяч страниц. Друзьям он писал, что ему еще никогда не приходилось так много работать^>37.

Следуя совету Ланца, Набоков уделил много внимания вопросу о драматургии. Прочитанные учебники по этому предмету рассмешили его. Он писал, что видит прямую аналогию «между трактатом пошляка (Бэзила Хогарта) „Как писать пьесы“ („искусство подшутить“, „остроумные реплики“, „чувствовать пульс публики“, „любовные сцены“) и воображаемым „Как стать врачом“, состоящим, например, из таких глав, как „украшение приемной“, „как приветствовать потенциального пациента“, „некоторые легко распознаваемые симптомы“, „игры со стетоскопом“». Он прочел и разобрал по винтику новейшие американские пьесы, среди них — «Детский час» Лилиан Хеллман, «Наступление зимы» Максвела Андерсона, «О мышах и людях» Стейнбека и особенно «Траур к лицу Электре» О'Нила, перечитал дюжину пьес Ибсена, которого любил, сосредоточился на «Столпах общества» и понял, что терпеть не может эту вещь. Накопив достаточно идей, он настолько увлекся своим предметом, что задумал написать книгу на эту тему и назвать ее «Однажды в Алеппо», однако тут же тоскливо добавил на полях: «И написать свою собственную пьесу о „Фальтере“!»^>38

По странному совпадению, письмо Ланца с советом заняться драматургией пришло в самый подходящий момент. Вскоре после того, как решился вопрос с работой в Стэнфорде, Набоков написал письмо Михаилу Чехову, в прошлом актеру МХТ, который, приехав в Америку, создал Театр-студию Чехова в Коннектикуте. Набоков предложил написать театральный сценарий «Дон Кихота» в духе своих собственных пьес «Событие» и «Изобретение Вальса». Он представлял себе напряженно-тревожную атмосферу, «подобную хаосу, в котором живут люди», персонажей, странным образом похожих друг на друга, и персонажей, которые вроде бы снова и снова появляются перед Дон Кихотом, но оказываются при этом разными людьми; человека, постоянно возникающего на сцене и словно бы дирижирующего действием; ритм, основанный на том же ощущении, посредством которого мы можем, прислушиваясь к интонациям человека в соседней комнате, определить, с кем он говорит по телефону. Идеи Набокова понравились Чехову, он попросил прислать ему план пьесы, что Набоков и сделал в январе^>39.

В то же время он предавался давнему увлечению. В Берлине, Праге и Лондоне Набоков ходил в крупные музеи смотреть энтомологические отделы, но то были лишь разовые посещения. Вскоре после приезда в Нью-Йорк он отправился в Американский музей естественной истории и самоотверженно погрузился в изучение бабочек, бесплатно проработав всю осень и зиму в энтомологическом отделе на пятом этаже, иногда целыми днями. Он подружился с Уильямом Комстоком, предоставившим ему необходимый материал для сравнения с неизвестным видом, который он поймал над Мулине. Сам Комсток занимался анализом гениталий чешуекрылых — эту технику Набоков еще не освоил. Набоков описал свою диковинку из Мулине, но пока не решался объявить ее новым видом. Еще он опубликовал статью о двух видах бабочек, изученных им в музее, — первые его научные работы по лепидоптерологии, ставшие чем-то бо́льшим, чем просто записки талантливого путешественника-коллекционера. Годы спустя в благодарность за оказанную помощь Набоков подарил музею около трехсот редких бабочек^>40.

В конце декабря Эдмунд Уилсон ушел из «Нью рипаблик», но перед тем договорился, что Набоков напишет для журнала обзорную статью о современной советской литературе, что как раз попадало в струю с приготовлением лекций для Стэнфорда. В начале 1941 года Набоков читал советские периодические журналы за прошедший год, «ужасно и очень забавно». После ухода Уилсона он охладел к «Нью рипаблик» и послал свою суровую критику в молодой и амбициозный журнал «Десижн», с издателем которого Клаусом Манном его познакомил Уилсон. Уже одних цитат было достаточно — до странности схожие высказывания Ленина и фашистского идеолога Альфреда Розенберга по поводу художественной «свободы», заключающейся в следовании партийной линии. Или же рекомендация советского критика советским писателям: «Романисту не следует увлекаться описанием туманных или облачных пейзажей, советское село должно выглядеть веселым и солнечным»