Власть без славы - страница 15

Уверен, что генератором разговоров и слухов о Романове было желание некоторых членов Политбюро не допустить, упредить его усиление. Со времен Сталина, расстрелявшего таких влиятельных руководителей ленинградской парторганизации, как Г. Е. Зиновьев и А. А. Кузнецов, и до наших дней, когда А. А. Собчака не пустили на федеральный уровень власти, московские «вожди» боялись питерских. И современный реванш северной столицы, олицетворяемый В. В. Путиным, не должен никого вводить в заблуждение. Поживем — увидим.

Опиравшийся на многочисленную армию ленинградских коммунистов, активно поддерживаемый на первых порах интеллигенцией, особенно научно-технической, молодой, в сравнении с коллегами-старцами, 53-летний Романов, возможно, сам и не думал о развитии своей карьеры. Куда уж выше-то! Но другие думали. И страховались на всякий случай. Сначала Ю. В. Андропов переводит его в Москву секретарем ЦК КПСС по оборонным вопросам. Вроде бы повышение, но главную свою опору — Ленинградскую парторганизацию — Романов теряет. В Москве он на глазах, под контролем, и несмотря на партийные чины — всего лишь один из партократов. Затем М. С. Горбачев, знающий, что кандидатуру Романова некоторые престарелые члены партийного руководства считали предпочтительней кандидатуры Горбачева, с легкостью выкидывает его из Политбюро. Характерно, что даже противоречивая и не очень симпатичная фигура Гришина вызвала некоторое сочувствие и сожаление после «разжалования», а Романов — нет. Это говорит о том, что в Москве он так и остался чужаком, не создал себе политической опоры, не пустил корней. Теперь о нем и вспоминать-то не вспоминают.

Еще один «небожитель», который мог стать советским лидером в послебрежневскую эпоху, — А. А. Громыко. Но здесь придется уточнить: теоретически мог стать. По трем причинам: во-первых, Громыко слишком долго задержался на посту министра иностранных дел СССР, и все привыкли видеть его только в этом качестве; во-вторых, он никогда не был секретарем ЦК КПСС, пост первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, который он занимал в 1983–1985 годах дополнительно к министерскому посту, не в счет; в-третьих, он поторопился родиться и к решающему 1985 году уже отпраздновал свое 75-летие. Тем не менее «фактор Громыко» вынуждены были учитывать все три последних секретаря ЦК КПСС. Андропов, как бы компенсируя ему свое собственное выдвижение, повышает его ранг до уровня первого вице-премьера. Черненко назначает Громыко руководителем сразу нескольких комиссий Политбюро ЦК КПСС, в том числе идеологической комиссии. Это в некотором роде символические, но очень почетные роли. Наконец, Горбачев делает Громыко формальным главой Советского государства, и три года, с 1985-го по 1988-й, Андрей Андреевич выполняет свою последнюю работу в качестве Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Впервые я побывал в кабинете легендарного министра иностранных дел на Смоленской площади в конце октября 1973 года, опять же поздним вечером — просто какой-то сумеречный образ жизни получается. Громыко должен был делать доклад на торжественном собрании в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Меня только что отозвали из Академии общественных наук на работу в аппарат ЦК КПСС и почти сразу же включили в рабочую группу по этому докладу. С участием трех представителей МИДа мы доклад довольно быстро сочинили, отшлифовали стиль с учетом особенностей разговорной речи Громыко и отправили ему.

Нас вызвали на Смоленскую площадь почти в полночь. Громыко всегда так работал да еще и «домашнее задание» с собой увозил — толстенную папку шифротелеграмм, все читал сам, поэтому и был непоколебим на своем посту. Он не встал навстречу нам из-за своего стола, жестом показал, чтобы мы взяли стулья и придвинулись к приставному столику (кстати, мебель в кабинете министра иностранных дел до сих пор сохраняется та же). Мы сели. Громыко выдержал паузу и сказал одно слово:

— Засушили!

Это означало — сделали доклад скучным, формальным, не способным привлечь внимание аудитории.