Власть безумия [СИ] - страница 36

Здесь люди не играют. Они настоящие, понимаешь?

Мир слегка побледнел, и Рэми почувствовал, что тот колеблется. Кадм чуть шевельнулся, укрепляя щиты наследника. И правильно — нельзя было дать гневу Мираниса ранить Калинку.

Впрочем, это был не только и не столько гнев, сколько печать. Вынув из кармана кружевной платок, принц отер слезы Калинки, и в карих глазах девушки засветилась надежда. Но Мир заставил принцессу сесть в кресло, и, присев на стоявший рядом столик, продолжил, смотря не на Калинку, на Рэми:

— Ты просто непроходимо глупа.

Рэми вдруг почувствовал, что не совсем уже Калинку убеждает принц. Не совсем для нее подыскивает слова, и не совсем над ней издевается.

— Виссавийцы и настоящие? — засмеялся принц. — Наши кассийцы красят тела. Эти — души. Как ты думаешь, что хуже?

Рэми знал ответ. Знал, кто хуже. И уже давно выбрал. Но принцесса выбрала иначе:

— Говоришь так, потому как зажрался! — вновь закричала она, вскочив с кресла. Принц даже не пошевелился, встретив принцессу равнодушным, насмешливым взглядом.

— Ты всего лишь избалованный мальчишка! — зашипела Калинка.

— Ты горя-то и не видел. Ты единственный сын, оттого самый любимый, самый опекаемый. Ты наследник! А у меня пять сестер. И два брата! Слышишь? Что мне светит в твоей Кассии?

— Выражения подбирай! — холодно ответил Мир. — Ты — архана, принцесса, а ругаешься, как уличная торговка.

Рэми бы заткнулся. Сразу. Редко в глазах Мира появлялась сталь, но если уж появлялась…

Но Калинка ничего не боялась. Она бросилась к принцу, замолотила кулачками по его груди и заревела. Горько, истерично.

Мир посмотрел ненавидяще на Рэми и вдруг обнял Калинку, и вдруг, прикусив губу, обнял тонкую девичью талию, прижав кричавшую Калинку к вышитой серебром тунике.

— Почему? — рыдала в объятиях принца девушка. — За что? Что там? Что? Отец в долгах… Братья из игорных домов не выходят…

Нормальные на меня и не смотрят. А тут… стать женой вождя Виссавии! Мир, хороший мой, родной… смилостивься! Прошу тебя, смилостивься! Я сгнию заживо дома, понимаешь?

— Не понимаю, — неожиданно мягко ответил принц, гладя рыжие волосы. — В твоем возрасте девушки о любви думают, а ты — о власти.

— О любви? — взвыла Калинка. — О какой любви? Есть она? Была у меня «любовь»! И поцелуи… по углам были и томление, и бессонные ночи! Как дура растаяла. Но подружка красивее оказалась, да побогаче, вот и вся любовь… Они муж и жена, а я…

— А ты стала циничной. Не надо.

— По мне лучше циничной, чем дурой, — оттолкнула Мира Калинка. — Никаких «домой»! Даже не думай. И плевать мне, что ты наследный принц — на этот раз меня не сломаешь.

— Силком потяну, но сестру…

— Ага! Вспомнил! Про кровь общую вспомнил! Где ты раньше был?

— Калинка, пойми — вождь тебя не хочет.

Калинка сглотнула, гнев ее, энергия, бившая недавно ключом, вдруг исчезли. Она оттолкнула Мира, отшагнула назад и вдруг пошатнулась, в полуобмароке упав на руки подоспевшего Рэми.

Телохранитель ее понимал. Растирал холодные ладони и думал, как сложно гордой архане, дается горькое знание — ее отвергли. В который раз — предали.

— Он даже не видел меня, — шептала Калинка, не замечая, как катятся по ее щекам крупные слезы. — Не верю. Не верю, что вождь Виссавии способен кого-то оттолкнуть, даже не увидев. Не посмотрев в глаза. Они же целители. Сердца лечат, а сами их ломают? Этого быть не может. Не может. Что ты ему наговорил?

— Мне ничего не пришлось наговаривать, — устало ответил принц. — Он не хочет видеть ни тебя, ни меня. Я наследный принц Кассии, я больше не могу ждать.

— Если мы здесь не для моего замужества, то зачем?

— Это уж дело не твое…

Калинка, оттолкнув протягивающего ей чашу с водой Рэми, вдруг вскочила с кресла, распахнула боковую дверь, вбежала внутрь. Там она бросилась, не раздеваясь, на кровать и разрыдалась, а Мир, осторожно прикрыв дверь, некоторое время стоял неподвижно, глядя в огонь.

— Когда мы вернемся, я найду для нее нормального жениха, — сказал он вдруг. — Нормального, а не этого виссавийского ублюдка.

— Это мой дядя, — неожиданно даже сам для себя напомнил Рэми.

— Я знаю. Но все равно — ублюдок. Останешься со мной, Рэми!