Власть оружия - страница 71
Зазвонил телефон внутренней связи.
— Я же велел ни с кем меня не соединять! — по крайней мере на секретаре Дотов мог сорвать свою злость.
— Звонит Прокуроров, — спокойно ответил тот.
Значит, и секретарь уже успел прочитать эту вшивую газетенку!
— Хорошо. Соедини!
— Доброе утро, Герман Олегович, — раздался чуть сладковатый голос Прокуророва. Продажная сука! Сидит, небось, с диктофоном и ждет, что он сорвется. Но он не доставит ему такого удовольствия!
— Не могу поверить, Роман Васильевич! После всего, что вы обо мне написали, вы еще желаете мне доброго утра? А мне-то казалось, что, в лучшем случае, вы хотите моей смерти. Ну, а в худшем…
— Значит, вы уже успели ознакомиться со статьей? — перебил его Прокуроров.
Дотов взял со стола фломастер и сломал в руке.
— Разумеется, Роман Васильевич, разумеется!
— Да, возможно, не все изложенные в ней факты абсолютно достоверны, но…
— Извините, но мне трудно согласиться с вами. Ложь сама по себе не является фактом!
— То, что террористы захватили военную базу, на которой хранится химическое оружие, по-вашему, ложь? Или, может быть, ложь — зверское избиение человека, которого бандиты приняли за меня? И, может быть, никто не запугивал сотрудников газеты?
— Не хотите ли вы тем самым сказать, что я как-то связан со всем этим?
— Упаси Боже! Я не провожу никаких параллелей! Я лишь перечисляю факты в их последовательности!
Дотов снова напомнил себе, что должен держать себя в руках.
— Но вы перечисляете их излишне тенденциозно!
— Ну, вам ли обвинять меня в тенденциозности! В конце концов, я предложил вам выбор: или вы откровенно отвечаете на все мои вопросы, и я излагаю в статье также и вашу точку зрения, или в ней будет отражена только моя позиция. Позиция человека, которого волнует судьба города!
У Дотова отпали последние сомнения: Прокуроров записывал все на магнитофон.
— По-вашему, я не переживаю за судьбу города? — придав голосу драматический оттенок, спросил он.
— Ваши последние решения заставляют меня так думать!
Неужели Прокуроров не заметил откровенного сарказма в его словах? Или он уже настолько вошел в роль, что вообще ничего не замечает?
— Далеко не все решения могут быть очевидны! Существует такое понятие, как целесообразность…
Дотов прикусил язык, но было уже слишком поздно. Прокуроров тут же ухватился за это слово.
— В этом вы безусловно правы! Именно целесообразностью диктуются все ваши последние решения! Замалчивание кровавого террористического акта, утаивание правдивой информации! Насколько реальна химическая угроза для нашего города? Почему никто не говорит об этом? Вы ведь не станете отрицать, что такая угроза существует?
Сука! Продажная бумажная сука! Попадись ты мне в руки!
— О какой-либо угрозе говорить преждевременно! Мы держим ситуацию под контролем. Предоставьте профессионалам заниматься своим делом и не путайтесь у них под ногами!
— А что будет с теми, кто «путается»? — вызывающе спросил Прокуроров. Что «профессионалы» намерены делать с ними?
— Что вы хотите этим сказать? — в тон ему ответил мэр.
— Я спрашиваю, что будет с теми, кто имеет свою точку зрения и пытается донести ее до людей?
— Подобными разговорами вы действуете лишь на руку террористам!
— На руку террористам действуете вы, когда пытаетесь утаивать правду от людей! Если существует реальная угроза взрыва, не следует ли честно сказать об этом?
— Нет, не следует! Потому что в противном случае это может вызвать панику, последствия которой могут быть просто катастрофическими!
— Почему бы вам здесь снова не употребить свое излюбленное словечко: «целесообразность»? Поговорим, насколько целесообразна вообще жизнь людей?
Пальцы Дотова, в которых он держал трубку, побелели.
— Вы играете словами!
— А вы играете жизнью и смертью людей!
Дотов вздохнул.
— Должен предупредить вас, Роман Васильевич, что публикацией статьи, а также распространением порочащей меня информации, вы нарушили сразу несколько статей уголовного кодекса, и я…
— Следует ли это понимать как угрозу? — тут же отреагировал Прокуроров.
— Именно так, дражайший Роман Васильевич, это и следует понимать! руки Дотова дрожали. Он уже практически не владел собой.