Влюблена и очень опасна - страница 12

Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти избавление от нависшей угрозы. Увы, ничего не выходило! Один за другим откидывала я варианты, как неподобающие случаю. Таким образом, в «топку» отправились идеи с поцелуем дядьки на фоне внезапно вспыхнувшей страсти, моим обмороком, оглушением полицейского чайником по голове, а также его убийство и последующее сокрытие трупа. Время шло, дядька подбирался все ближе к заветной надписи, а я так и стояла истуканом в дверях. В конце концов мужчина оторвал глаза от календаря и удивленно поинтересовался:

– Что-то не так?

Напряжение прошедшего дня вообще и последних минут в частности прорвало плотину, сдерживающую эмоции, и я наконец-то дала волю чувствам, разразившись рыданиями. Получилось спонтанно, но, как ни странно, весьма к месту. В итоге удалось достичь цели – отвлечь дядьку от изучения календаря.

Не то чтобы он сразу же кинулся меня успокаивать, подозреваю, что за годы службы ему доводилось видеть всякое, и я наверняка пополнила список многочисленных рыдающих девиц, коих он лицезрел на местах преступления. И тем не менее, несмотря на подозреваемую мною привычность к подобным зрелищам, очередное такое же вынудило полицейского оторваться от изучения моих записей и заняться поисками носового платка у себя в карманах. Вообще-то в ящике моего стола лежали бумажные салфетки, но я, по понятным причинам, решила об этом не упоминать.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов…

Ф. Раневская

– Волошин, что здесь происходит? – Грозный голос, возникший, казалось бы, из пустоты, заставил полицейского вскочить, а меня вздрогнуть.

– Да вот, Казимир Модестович, барышня расчувствовались, – вытянувшись в струнку, отчитался дядька перед тем, кто стоял за моей спиной. Гадая, когда это мы успели переместиться на машине времени в прошлый век, я медленно обернулась к человеку с диковинным для нашего времени именем и отчеством. Удивленный возглас так и не сорвался с моих губ, так как, обернувшись, я наткнулась на стальной взгляд мужчины, по всей видимости, привыкшего к реакции людей на свое имя.

– Семенов, – сухо представился он.

– Алтуфьева, – ответила я. Приветствие больше напоминало «пароль-отзыв», что вполне соответствовало ситуации.

– Пройдемте, гражданка Алтуфьева, побеседуем о происшедшем.

Тон следователя и его взгляд не предвещали мне ничего хорошего. Поставив чайник и бросив прощальный взгляд на Волошина, мысленно послав ему команду убраться наконец-то из моего кабинета, я поплелась за Казимиром Модестовичем. Дознаватель расположился в кабинете Андрея и по очереди опрашивал (или допрашивал) свидетелей. Меня он вызвал второй по счету, а в холле своей очереди дожидались старушки, коих я, на всякий случай, попросила не покидать контору. Вряд ли бабушки могли чем-то помочь следствию, но как знать. Правда, некоторые из посетительниц все же ушли, сославшись на занятость, но большая часть нашей клиентской аудитории предпочла остаться. Еще бы! Такое шоу поинтереснее телевизионного будет.

– Что вы можете рассказать о… – мужчина заглянул в лежащий перед ним листок, – о Креольском Юрии Павловиче и обстоятельствах его смерти? – Парень явно не привык тратить время попусту.

– О мертвых либо хорошо, либо ничего, так что, получается, сказать мне о шефе нечего. – Еще раньше я приняла решение говорить правду, правду и ничего, кроме правды. Тем более что врать все равно не умела.

– То есть можно сказать, вы испытывали к своему начальнику неприязнь? – Умные глаза Казимира Модестовича буравили меня насквозь.

– Можно, говорите, – я выдала жалкое подобие улыбки, за которой попыталась скрыть охватившее меня беспокойство. Направление, в котором двигалась беседа, мне совсем не нравилось.

– А можно ли сказать, что вы его ненавидели?

Конечно, ситуацию трудно было назвать комичной. Тем не менее я рассмеялась, уж больно нелепым показалось мне предположение дознавателя.

– Нет, я считала, что он этого не заслуживал. – Взгляд следователя из проницательного превратился в удивленный. Надо же, а я думала, он робот, которого ничем не проймешь. – Понимаете, я считаю, что ненависть – чувство разрушительное, прежде всего для тех, кто его испытывает. Поэтому, реагируя на выпады Креольского так, как он хотел, я играла бы по его правилам. Шеф относится, – я осеклась и тут же поправилась: – относился к тем, кого принято называть «энергетическими вампирами». – В этом месте следователь поморщился, но я продолжила: – Мой начальник испытывал садистское удовольствие, делая гадости. А следовательно, истеря и плача, я только продлевала бы его экстаз, что не совсем корреспондируется с моими интересами, как вы понимаете. Так что я избрала тактику «почтительного игнора».