Влюбленный призрак - страница 3

Она опять устало передернула плечами, и мы вошли в столовую.

Это была большая комната с коричневыми голыми стенами. Потертый пол из бурой черепицы был возле очага обложен кирпичом. Над очагом висело чье-то белое лицо из гипса с брезгливым выражением тонких губ. Среди столовой стояли стол и кожаные кресла, а на столе — подсвечники из темной бронзы.

— Это подсвечники моего барина. Он зажигал всегда по вечерам несколько свеч и долго-долго сидел в старинном кресле возле очага. Мне так хотелось знать, о чем он думает. Он сидел в своем кресле, задумавшись, нахохлившись, словно недобрая ночная птица. Но он всегда молчал. И я молчала. Мы жили молча. По вечерам, когда шумело море, он часто вздрагивал и говорил: «Как бы не забрались к нам воры… Как бы они не обокрали нас…» Я думала, что он богат.

Я снял свой плащ и сел возле стола. Старуха зажигала свечи.

— Мне кажется теперь, что барин тут, — сказала она тихо. — Но вы так молоды, вы так красивы; мне кажется, что я угадываю все, о чем вы думаете. Нет у вас тайн. Все ваши мысли чисты и спокойны.

Печальный зуб торчал из ее рта, подобный тусклому кусочку янтаря.

— Вы молоды. Я не видала молодых давно. А я сама, мне кажется, всегда была старухой. Не помню времени, когда моя иссохшая, морщинистая грудь была красивой и молодой, и когда жили в моем сердце все чувства юности. А теперь мое сердце — стариковское, темное сердце.

Старуха скрылась. Она явилась скоро снова со связками сухого можжевельника и начала, согнувшись, зажигать его.

В очаге загорелся огонь, полетели блестящие искры, по потолку забегали дрожащие уродливые тени. В столовой стало веселей, теплей.

Старуха снова скрылась. Потом она пришла и принесла с собой сковородку и разные припасы. Она поставила передо мной бутылку темного вина и маленький стакан.

— Мой барин пил из этого стакана. Я приготовлю вам яичницу. Потом я постелю для вас постель. Сама я буду рядом, в маленьком чулане. Направо — спальня барина, которую я заперла тремя замками. Никто не ходит в этот дом. Я тут живу одна. Но если вы пришли, то будьте гостем. Вы молоды и мысли ваши чисты.

Я все молчал, молчал… Мои губы как будто склеились и не хотели говорить. Яичница шипела около меня, и я стал с жадностью съедать большие жирные куски, с трудом нарезая ломтики темно-коричневого, твердого, как камень, хлеба. Вино было холодное, густое.

Старуха посмотрела на меня и тихо вышла.

Море глухо шумело под окнами, и мне невольно стало чудиться, что лезут воры.

Я был так утомлен, но, когда я улегся на широком диване, кисти которого спадали вниз, касаясь пола, и закрылся плащом, — сон ушел от меня.

— Предательский сон! — подумал я. — Зачем ты убежал от моих глаз, покинув меня тут, беспомощного, одинокого, в этом ужасном доме, ночью…

Очаг потух. Свечи горели желтоватыми, дрожащими, испуганными огоньками.

Меня не радовала кровля, меня не радовало тихое жилье, меня не радовала теплота. Какая-то тоска сдавила мою грудь. В моей груди тревожно билось сердце. Было тихо вокруг.

Какой-то шорох за стеной направо… Как будто шорох туфлей… «Должно быть, это старые фланелевые туфли с узорами из бисера…» — подумал я.

Шорох усиливался, приближался…

Ко мне неслышно, незаметно подкрадывался ужас, танцуя и кривляясь на своих тоненьких уродливых ногах. Лицо мое стало бледнеть, глаза мои остановились. И мне казалось, что у меня были живыми только уши. Все чувства умерли, и только уши слышали.

Тихий шорох все рос за стеной. Казалось, кто-то подошел к стене и медленно начал отодвигать и вдвигать ящики комода. Тук! Тук! Шш…

Безжалостно, однообразно стучали ящики комода, вдвигаясь, выдвигаясь. Тук! Тук! Тук!..

Я холодел. Сознание уходило от меня, отодвигаясь вместе с жизнью, и со стенами, и с огоньками догорающих, оплывших свечек, — в бездну…

Старуха… Она стояла на пороге, в одной рубашке, с желтыми костлявыми плечами. Она тряслась.

Мне стало легче. Я сел на диван.

— Он… Он… — шептала мне старуха. — Мой барин… Каждую ночь! Каждую ночь! Мой грех велик, но я страдаю больше, чем того стоит этот грех.

Ее зуб задрожал между синих трясущихся губ. А глаза ее были, как черные ямы.