Вне игры - страница 11

— Мы мило провели вечер, — рассказывал Глебов, — пили, впрочем весьма умеренно, говорили о разных разностях. Дюк довольно точно подметил некоторые, как он выразился, гипертрофированные черты нашего образа жизни. Он удивлялся тому, что советские газеты заполнены статьями о труде, производстве, рассказами о том, как люди работают, иронизировал, что мы, словно одержимые, все время твердим — труд, работа, производство. Будто человек рожден только для того, чтобы всю жизнь отдавать себя работе, а не брать у жизни лучшее, что она может дать.

— Взгляд с чужого берега… Труд создал человека и всегда облагораживал его, даже неандертальца, — огрызнулась Ирина.

— Мы с ним говорили, — продолжал Василий, пропустив мимо ушей реплику спутницы, — и о демократии, и о свободе мнений, и о политической погоде в Европе. Далеко не все, что утверждал Дюк, я приемлю. Но согласитесь, Ирина, со стороны бывает виднее. Мне сейчас вспомнилась огорчительная история с шофером, который ухаживает за моей «Волгой». На общем собрании автоколонны он резко критиковал начальство. Его поддержали еще двое. И что же… Всех троих уволили… Вот вам и свобода мнений.

— И не восстановили?

— Восстановили, но сколько хлопот было. До райкома партии дошли…

— Значит, правда восторжествовала? Виновников наказали?

— Меня не это интересует.

— А что же? На мой взгляд, в этой истории важно то, что люди, смело высказавшие свои мнения, правильно критиковавшие недостатки, нашли в обществе поддержку…

— А для меня во всем этом важен принцип: о какой же свободе мнений может идти речь?

Ирина усмехнулась.

— Как говорил Горький, есть точка и кочка зрения… Но вы, пожалуйста, не кукситесь. И развлекайте вашу даму! А не то я буду жаловаться на вас. Я привыкла видеть Глебова душой общества. Вам, вероятно, скучно со мной?

— Что вы, как вам могла прийти в голову такая мысль… Да, забыл сказать. Вчера поздно вечером я выполнил вашу просьбу. Звонил Сергею, крепко отругал его за дурацкую телеграмму и сообщил, что мы с вами отправляемся в Карпаты.

— А он что?

— Небрежно обронил: «Старик, ты там не очень-то…» Это, конечно, в шутку. Сергей, кажется, не принадлежит к числу ревнивых. И верит в силу большого чувства…

— А вы?

Глебов многозначительно посмотрел на Ирину и тихо сказал:

— Я многому не верю. И большое чувство отнюдь не исключение. К сожалению, жизнь наша довольно часто дает нам поводы, чтобы не верить… Иллюзии…

— Тут я в какой-то мере могу и поддержать вас. Я не люблю скептиков, но сама не чужда духа критицизма. Говорят, что это болезнь молодых. Возможно… Ну, вот мы опять повели разговор на той же волне. Довольно!

— Ну, что же, довольно… Давайте помолчим… И если хотите, почитаем. — Не ожидая ответа, он достал из портфеля книгу Кафки. — Вы принимаете этого автора?

— О нем много спорят…

— Вы, вероятно, в числе тех, кто объявил Франца Кафку мрачным человеконенавистником. А по-моему, это — пламенный гуманист… Ведь тут тоже есть точка и кочка зрения… С некоторых пор я заинтересовался Кафкой.

— Модно?

— Нет… Интересно… Мне открыл глаза на этого писателя человек, с которым случай свел… Нас познакомил Вестон-Дюк…

— Кто же он, открыватель ваших глаз?..

— А вы не иронизируйте. Это очень умный и образованный человек. Побольше таких, и общество прогрессировало бы куда быстрее. Кстати, от него я впервые и услышал — просвещенный социализм…

— Я заинтригована. Кто он?

— Когда-то этот человек усиленно занимался изучением германистики и в связи с этим творчеством Франца Кафки. В шестьдесят третьем был одним из инициаторов созыва симпозиума, посвященного творчеству этого талантливого писателя…

— Вася, можно подумать, что вы не инженер, а литературовед. — Ирина удивленно посмотрела на Глебова. — Мне казалось, что вы принадлежите к числу людей, влюбленных в свою профессию, одержимых своей работой…

— Увы, Ириночка, мой брак с госпожой техникой — брак не по любви. Я мечтал о филологии, философии. А отец настоял на своем. Впрочем, теперь я не жалею. На арене гуманитарных битв Глебов всегда был бы под щитом. Тем, кто смеет быть не ортодоксом, туго приходится. А я хочу другой жизни. Что же касается Кафки… — И он неожиданно спросил: — Вы следили за дискуссией — физики и лирики? Хочу обратить ваше внимание на то, что иные физики куда более эрудированы в литературе, искусстве, чем гуманитарии.