Вне игры - страница 29

Рубин, закончив монолог, пристально вглядывался в лицо Бутова, стараясь понять — верит он ему или нет? Но лицо полковника оставалось бесстрастным. И Захар продолжал:

— Зенерлих соврал: маму никто никуда не отправлял. Я не стану описывать встречу с ней. Было много слез. Было много радости. Но она угасла сразу же, как только я рассказал маме, что вместе с Андреем Воронцовым бежал из плена. Сначала я не понял, в чем дело. Ведь почти с того света вернулся домой сын, в котором она души не чаяла. Почему такая реакция? Она, правда, старалась улыбаться, но улыбка ее была такой грустной, что мне показалось, будто мама и не очень рада мне. Потом она все объяснила. Правда оказалась беспощадной: к вернувшимся из плена отношение было настороженное, подозрительное. До нее доходили слухи о судьбе некоторых солдат и офицеров, побывавших в плену гитлеровцев. Мама не высказывала своей точки зрения — правильно ли действуют или это перестраховка? Она лишь констатировала факты. А факты эти в ее изложении складывались очень мрачно. Как быть? Оставалась еще одна надежда — проверить все на Андрее. Я попросил маму позвонить Воронцовым и узнать о судьбе Андрея — ведь он мог добраться до Москвы на несколько дней раньше меня. Если с Андреем все в порядке, значит, слухи, докатившиеся до мамы, идут из не очень достоверных источников. Но всплыл третий вариант, для меня неожиданный. Андрей еще не дал о себе знать домашним… Мама не сказала Воронцовым, что я вместе с Андреем бежал из плена: так мы условились.

Я не спал всю ночь, мучительно обдумывал сложившуюся ситуацию. Если верить маминым рассказам, то рушатся мои расчеты. И все же рано утром я снова направился сюда, в приемную.

Тогда у меня не хватило силы воли. Я вернулся домой и решил, что сперва пойду в военкомат. Здесь не очень внимательно слушали меня и передали на так называемую фильтрацию. Там у меня было достаточно много времени для раздумий. Тем не менее я не решился рассказать всю правду — считал, что не поверят. Ограничился заранее отшлифованной версией: побег вместе с другом Андреем Воронцовым. Нас обстреляли, и мы побежали в разные стороны. До Москвы каждый из нас добирался своим путем. Где сейчас Воронцов — не знаю.

После фильтрации, несмотря на ранение, меня направили в штрафной батальон, а еще через два месяца я опять попал в госпиталь. В сорок пятом демобилизовался. За войну был награжден орденом Красной Звезды. Вот, кажется, и все…

— А Воронцов? Его судьба как сложилась? Вам известно?

— Я с ним так и не встретился. Но из писем матери знал — после плена Андрей прошел тот же путь, что и я. Только финиш другой… Воронцов погиб под Будапештом.

…Бутов уже давно оставил в покое Шиву и, по обыкновению, изредка подавал междометия типа «угу», «мда»: выражало это одобрение или сомнение — понять было трудно. Полковник слушал Рубина, не спуская с него глаз. И даже теперь, когда собеседник, закончив исповедь, сидел молча, понурившись, Виктор Павлович продолжал пристально смотреть на него, ожидая, что еще скажет ему Захар Романович. А Рубин молчал. Молчал и нервничал — полковник заметил, как дергаются пальцы, щека, угол рта, как сбегают капли пота по лицу.

— Это все, что вы хотели сообщить мне?

— Пожалуй… Если у вас есть вопросы… Я готов…

— Да, у меня есть вопросы. Скажите, пожалуйста, какие же задания вы получили от абвера, что должны были делать, когда окажетесь на территории СССР, какие сведения должны были собирать?

— Сейчас, двадцать пять лет спустя, я, вероятно, не смогу вспомнить в деталях все инструкции Брайткопфа. Но все же постараюсь…

Бутов слушает и ничего не записывает: задания достаточно стандартные — сколько раз ему приходилось слышать такие показания агентов, завербованных гитлеровцами в пору войны.

— Господин Брайткопф, инструктируя меня, трижды напоминал: «Учтите и такой вариант — мы можем напомнить вам о себе и через десять — двадцать лет. Что от вас потребуется тогда — я не знаю. Наш человек вам скажет… Вы будьте готовы к этому».

— Где вы должны были хранить рацию?

— Дома.

— Скажите, пожалуйста, господа из абвера не предусматривали такого варианта: органы госбезопасности разоблачают вас, и вы работаете с абвером по нашему принуждению?