Вне перемирия - страница 7
Он встретил Лизу в Москве, на Тверском бульваре. Она ступала осторожно и уверенно. Большой живот и пустые глаза делали ее похожей на статую. Пригнув голову набок, Осипов заглянул в ее глаза и весело засмеялся. Человек, который шел рядом с Лизой, представился: „Васильев“. Осипов долго тряс его руку. Когда Осипов ушел, Васильев сказал Лизе: „Вот он какой…“ Лиза ничего не ответила: она шла, дышала, жила; ей не хотелось думать.
Неделю спустя было торжественное открытие дороги. Осипов рассеянно жал сотни рук. Улучив минуту, он прошел в свой вагон. Он глядел на карту. Пески пустыни были обозначены желтыми расплывчатыми кругами. Осипов жадно сжимал огрызок карандаша. Рабочий ударял молотом по колесам и этот грохот был музыкой. В знойном воздухе мелькала яркая мошкара. Услышав фаготы оркестра, Осипов вздрогнул: он думал о новой дороге.
Роже сказал: „Я не знаю, что мне делать с Андро?“ Смеясь, я ответил: „Утопи его“. После этого мы пили „шавиньоль“ и Роже, щелкая языком, говорил: „Удивительное вино! Ты чувствуешь привкус дроби?“ Он знал, где можно получить шипучее „вувре“ или густой, как бычья кровь, „поммар“. Впрочем, он все любил: самопишущие перья, птиц, танцульки, автомобильные гонки: это был человек, помешанный на жизни. Он всегда торопился. Он съездил в Бразилию; так можно съездить в пригород. Два месяца он просидел в тюрьме: во время демонстрации у „Стены коммунаров“ он подмял под себя полицейского. В тюрьме он все время пел; начальник записал его в церковный хор. Он затевал с детворой сложные игры. Мальчишки с улицы Менильмонтан звали его „Зеленым гэнгстером“. Он успел сделать два фильма. Он сам писал сценарии. Он показывал актерам, как надо играть сентиментальных модисток или расслабленных сановников. Вместе с оператором он взбирался на мостки, отыскивая угол съемки. В павильоне он вдруг становился сосредоточенным, даже суровым.
Над второй картиной „Озеро Чен“ он работал долго. Он сказал мне, что история человека, который чересчур счастлив, преследует его с детских лет. Он часто рассказывал о похождениях своего героя-птицелова Андро. Я плохо его слушал. Так и теперь, не подумав, я сказал: „Утопи его“. Он отставил стакан, и внимательно поглядел на меня. Я поспешил добавить: „Впрочем, тебе видней. Я в этом ничего не смыслю“. Он продолжал смотреть на меня. Потом он сказал: „Может быть ты прав. Но я боюсь, что не сумею этого показать. Все, что делает Андро, пережил я сам, это почти автобиография. А насчет развязки… Стыдно сказать, но я боюсь смерти. Я стараюсь о ней не думать“.
Я вспомнил, как я пришел домой после похорон матери. Накрыли на стол. Родственники ели долго и настойчиво. Я видел, что отец не может есть. Я сурово сказал ему: „Надо“. Я взял ложку и тотчас ее отложил. Тогда отец сказал: „Ешь“. Мы наблюдали друг за другом, как враги: мы должны были жить и никто не смел уклониться от этой повинности.
Я сказал Роже, что о смерти нельзя не думать. О ней следует думать редко и напряженно: это лекарство отсчитывают скупыми каплями. Роже снова пил вино и смеялся.
В тот вечер мы поспорили о коммунизме. Роже говорил: „Я люблю труд и справедливость, но я не хочу, чтобы статуи правили скульптором“. Я засмеялся: „Ты что же, зовешь статуями обыкновенных людей?“ Рассердившись, он опрокинул стакан: „Я зову статуями осуществленные идеи. Трудно сказать, „почему я занялся искусством, я ненавижу форму“.
На просмотре картины „Озеро Чен“ я все время думал: что сделал Роже с птицеловом Андро? Был осенний вечер. Расплывались тусклые фонари. Струи дождя стекали с резинового плаща полицейского. Когда Андро кинулся в Сену, я облегченно кивнул головой.
В Париже много говорили о фильме „Озеро Чен“: Роже одержал еще одну победу. Его звали в Холливуд, он отказался. Мне говорили, что он женился на мексиканке. Потом я потерял его из виду.
Настало лето. Как кровь к голове, предместья кинулись к Парижу. Бастовали каменотесы и цветочницы. Красные флаги бесцеремонно карабкались по ветхим пепельным фасадам. Из ворот вылетали звуки „Карманьолы“. В окне модного магазина восковая красавица держала плакат: „Мы не хотим дольше голодать“.