Внимание: «Молния!» - страница 21
— Я ничего не слышал, Бюттгер. Ни единого слова... Но это в последний раз. — И строго добавил: — Продолжайте с тем же усердием заниматься оперативной обстановкой. Наш долг — любой ценой устоять на поле боя.
3
Маленький домик наполнен жужжащим звуком зуммеров. Не смолкают полевые телефоны. После двадцатидневных боев войска генерала армии Ватутина отбросили гитлеровцев к исходным рубежам, с которых они начали наступать на Курск. Враг, прикрываясь сильными танковыми заслонами, цеплялся за каждую высотку. Но Ватутин не давал ему ни малейшей передышки. Натиск с фронта, удары с флангов! И гвардейцы снова вернулись в свои траншеи, блиндажи и окопы. Это еще больше воодушевило воинов. Бои усилились. Совсем близко лежала многострадальная украинская земля, и велико было желание как можно скорее освободить ее. Но Ватутин приказал прекратить атаки.
Фронт остановился и замер...
Ватутин остановил его согласно директиве Ставки. В течение одной недели он должен незаметно для противника подготовить войска к огромной по своему размаху операции. Подходили танки и артиллерия! На марше находились стрелковые дивизии. Все это требовало самой что ни на есть строжайшей дисциплины и маскировки.
— Если мы хотим добиться внезапного удара, так наденем же на войска шапку-невидимку, — говорил командующий штабным офицерам. И по всем проводам летело властное слово приказа: маскируйся!
Перерыв в активных боевых действиях давал отдых войскам, а их командующий получал возможность планомерно подготовить прорыв обороны. Но и противник мог принять меры и еще больше укрепить свои силы.
Силы! Для Ватутина это слово приобретало особый смысл. Если Манштейн станет подтягивать резервы, то... прощай, внезапность. Тогда ясно: он ждет удара под Белгородом и готовится отразить его. А вот если начнет перебрасывать войска на другие направления, то этим подтвердит, что временную остановку Воронежского фронта он рассматривает как вынужденную необходимость для советских войск, израсходовавших все свои резервы. Но так ли всё, или нет, — этого Ватутин еще не знал.
Вот почему он с такой надеждой ждал фотопленку с разведывательных самолетов. И как только она оказывалась на рабочем столе, он сейчас же оставлял все дела, принимался за самый тщательный просмотр. Пилотам разведывательных самолетов каждый метр пленки доставался нелегко. Фашистские асы зорко стерегли небо над важными дорогами. И все же пленка бесперебойно поступала в штаб фронта. Но то, что так хотелось увидеть Ватутину, пока оставалось только лишь желанием. И когда он, в который уже раз просматривая фотопленку, действительно увидел переброску войск, то в первое мгновение подумал: «Не ошибка ли?» Нет, не ошибка! Шло самое настоящее, причем крупное передвижение войск. Танки двигались на север и на юг. Враг усиливал фронт на Орловском плацдарме и в Донбассе.
«На что же надеется Манштейн? Конечно, на крепость своей обороны, — думал Ватутин. — Нет спору, она построена на большую глубину и очень прочна. Если бить врага, так бить! Оборону его взламывать одновременно на огромном фронте с немедленным вводом в прорыв танковых армий и на большую глубину. Войскам предстоит действовать в самых сложных условиях. Это будет маневренная война, и успех ее зависит от четкой и бесперебойной работы тыла».
Тыл! Армейские и фронтовые склады находились на удалении от действующих войск на 150 и 300 километров. Там накоплены запасы горючего, боеприпасов и продовольствия. Все эти огромные грузы во время наступления должны двинуться вперед. У него остались считанные дни до решительной атаки. В штабе много неотложных дел, но он должен выкроить время, побывать в тылу, узнать, какой там порядок и какая готовность к бою.
Свой глаз — алмаз!
Было и другое желание. Хоть на часок заглянуть в близкое сердцу село, навестить мать. Недалеко Чепухино, где он родился и рос, где в юные годы исходил многие стежки-дорожки.
«Виллис» движется медленно, осторожно. Ватутин одет в комбинезон цвета хаки. На груди неизменный бинокль, на боку планшетка с картой. За его спиной — порученец полковник Семиков и ординарец Митя Глушко. Поглядывая в зеркальце, что висит над головой водителя, Ватутин роняет: