Вниз по Шоссейной - страница 13

— Так вот, товарищ Рондлин, я много слышал о вашем таланте, товарищи хвалят вашу работу. В преддверии Великого Праздника мы очень нуждаемся в таких людях. Вам предстоит большая работа, и мы хотим улучшить ваши производственные условия. Для этого мы слегка потесним сотрудников артели «Бытуслуги». Там вам предоставят производственную площадь, где вы будете выполнять наши заказы, а их будет много. Рондлин попытался вклиниться в речь Главного Начальника, и стал благодарить за доверие, и даже сказал, что незачем теснить артель «Бытуслуги», ведь у него достаточно места на кухне…

— Товарищ Рондлин! — с оттенком металла в голосе произнес Главный Начальник. — Разве можно заниматься государственной деятельностью, а изготовление портретов вождей — это государственная деятельность, — в курятнике? Я имею сведения об условиях вашей работы и о вчерашних сказках Пушкина на вашей кухне.

Тут, видимо, чтобы полностью подчеркнуть свою литературную эрудицию, Главный Начальник уточнил:

— Это ведь настоящая сказка о царе Додоне получилась с вашим петухом.

И, перейдя на приятельский и доверительный тон, вполголоса, не то обращаясь к Рондлину, не то к своему молодому человеку, он произнес:

— Не хватало бы, чтобы этот петух еще и обосрал портрет. Словом, товарищ Рондлин, соберите все ваши производственные принадлежности и перебирайтесь в «Бытуслуги». По всем вопросам обращайтесь к этому товарищу. Саша, ты будешь…

Он чуть было не произнес слово «курировать», но в то время начальники этого слова еще не знали и так изысканно не выражались.

Он просто назначил молодого человека ответственным за деятельность Рондлина.

Бывало ли с вами такое, что один и тот же сон, почти без изменений, одинаково запоминающийся и оставляющий в душе смутное чувство тоски и недосказанности, через какие-то промежутки времени опять и опять посещает вас?

Не знаю, чем объяснить эти повторяющиеся сны. Говорят, что они бывают вещими — их нужно истолковать и в реальной жизни совершить поступок, который они подсказывают. Иногда они становятся наваждением, болезнью, бедой, от которой ищут защиты у врачей, гипнотизеров или знахарей.

Я избегаю их вмешательства в мой повторяющийся сон. Если бы не этот время от времени навещающий меня странный, одинаковый, затемненный и словно покрытый пылью сон, я, наверно, забыл бы наши комнаты в доме на Шоссейной, сорок четыре.

…Что это такое с дверью из общего коридора в нашу первую — «папину» — комнату? Почему эта дверь, даже запертая на большой фигурный ключ, открывается, и никак ее не укрепить, она так непрочно держится, наверно, нижнюю щеколду левой створки нужно крепче вбить в паз…

Нет, она все равно, только нажми на нее, разъезжается, и бесполезно торчит из правой половины массивный язык замка.

Какая непрочная дверь… Какая шаткая… Но она же крепкая, двустворчатая, филенчатая, старинная…

…А в комнатах почти темно. Понятно. Это ведь ставни закрыты, и свет только сквозь щели в них проникает. Теплый свет. Не зимний. Да, это, наверно, лето. Я ведь легко одет, и мне не холодно.

Что же делать с дверью, как же уйти, если она только будто бы заперта, а стоит только толкнуть — и обе ее половины расходятся, раскрываются?..

Почему раскрываются? Ведь одну половину держат щеколды, а другая скреплена с ней замком, и я закрыл его большим тяжелым фигурным ключом… Но стоит толкнуть, даже чуть-чуть нажать, — и дверь открывается…

А мне гак хочется войти, я так давно не был здесь. Я войду, хотя знаю, что в этих комнатах никого нет.

Я войду. Зачем я войду? Ведь почти темно, лишь слабый свет сквозь щели в ставнях. И пахнет нафталином и пылью. Это понятно, ведь это было давно, и все ушли, а нафталин, чтобы то, что здесь есть, сохранилось. Но тогда почему такая непрочная дверь? Как ее укрепить? Я ведь знаю, что уже много раз за много лет прихожу сюда и все хочу укрепить эту дверь.

Какой странный сумрак в этих комнатах, как постепенно выплывают из него предметы…

Все как было, никто ничего не тронул Тонкий луч, пробившись сквозь щель, лежит на папином письменном столе. Статуэтка на круглом постаменте — это Наполеон, пепельница — металлический срезанный череп на книге. Чернильный прибор. Очень пахнет пылью, тюлевая занавесь на окне, в ней обгоревшая по краям дыра. Это я прожег. Была такая игрушечная пушка с пружиной. Можно было стрелять горохом. Попробовал выстрелять зажженной спичкой. По обеим сторонам окна — китайские расписные полочки тонкой работы по черному лаку. Над ними два пейзажа — вертикальные, узкие, на фанере, без рам. Слева — зимние березы, справа — лето и сосны. Я почти их вижу. Или я знаю, что там так…