Вновь домой вернутся журавли - страница 12
– Шен, зачем ворошить прошлое? Ты стал достойным отцом, и я тебе очень благодарна за воспитание Джиана. Да и Джиан может по другому отнестись к такому сообщению.
– Поэтому, позови сына и оставь нас одних.
После долгого разговора с сыном, так и оставшегося тайной для Нинг, ночью Шен спокойно заснул, чтобы уже никогда не пробудиться на рассвете.
Глава 3
Россия. Ростов-на-Дону. 1953 г.
Вернулся Сергей домой на радость матери осенью. Он долго не мог успокоить совсем поседевшую женщину, целуя её заплаканные глаза. Почти до утра они сидели, обнявшись и всхлипывая от давивших её слёз, мать слушала рассказ сына о своей службе и невозможности писать ей письма.
– Ты же знаешь мама, что такое дружба между народами. Мы помогали китайским строителям возводить новый завод. Не переживай, ничего опасного там не было, но лучше не распространяться о моей командировке в Китай. Сама знаешь, как у нас с чересчур болтливыми обходятся. А я тебе подарки привёз, – сказал он, стараясь перевести разговор с запретной темы на более приятную.
Сергей достал из чемодана шёлковый отрез с красивым рисунком. На темно-зеленом фоне ярким цветом красовались большие пионы с извивающимися между ними золотыми драконами.
– Это мамочка тебе отрез на халат. А это зонтик из соломки.
Мать стояла, прижав руки, к груди растерянно глядя то на отрез, то на сына.
– Серёжа! Да как же из такого шить можно? На это только любоваться надо.
А вот что ты носить будешь? Я-то, из твоих брюк юбку себе сшила. Мне её теперь до конца моих дней хватит.
– Не переживай я и себя не забыл. Вот костюм себе купил, бостоновый ему сносу не будет. А это вот чашка такая тебе. Сюда чай насыпай, водой заливай и крышечкой накрывай. Ты же любишь чаёвничать.
– А это что за чашка такая, – мать взяла в руки другую фарфоровую чашку. На одной стороне высокой чашки красовался портрет Мао Цзэдуна, на другой иероглифы.
– А это в благодарность за службу. И вот ещё, – Сергей передал ей грамоту, на которой стояла подпись Мао и медаль, – только пусть хранится подальше от чужих глаз и молчок об этом.
Коробочку с подарком Нинг он спрятал в шкафу на своей полке и доставал её только тогда, когда оставался один. Он часто и долго смотрел на маленькую фотографию любимой, стараясь не забыть её черт лица. Глядя на неё он ощущал шелковистость её чёрных волос, ему слышался её мягкий спокойный голос.
Мать давно заметила перемены в характере сына. Всегда весёлый, подвижный, любящий шумные компании Сергей, как бы ушёл в себя. Часто она видела его нервно курящим, постоянно о чём-то думающем, после того, как повертит в руках привезённую из Китая маленькую коробочку. Однажды увидев глубокий шрам на его предплечье, она тихо заплакала, прикрыв лицо рукой, чтобы не выдать своих рыданий.
– Всё-таки достала проклятая война и Серёжу. Свою страну защищать по малолетству не мог, так в чужой стороне отметину на всю жизнь получил, – подумала она, гладя сына по шраму.
– Получил производственную травму. Такое со мной могло произойти и на заводе, – Сергей старался успокоить мать.
Как-то после ухода сына на работу, она решила посмотреть, что он прячет в маленькой деревянной коробочке. Но увидев красивый бритвенный прибор, решила, что эта вещь, просто дорога ему как память о стране, в которой пришлось сыну чуть не потерять руку, теперь постоянно ноющую перед частыми осенними дождями. Нечаянно коробочка выскользнула из её рук и упала на пол. Она подняла маленькую фотографию, на обороте ниже иероглифов было начертано имя Нина. Она поняла, что сердце её Серёжи хранит любовь к этой далёкой Нине, но расспрашивать сына о его тайне не стала.
А сын изменился. Стал серьёзным, немногословным, даже каким-то суровым, как и зима, которая выдалась в этом году. Сергей перестал ходить, как бывало до армии на молодёжные посиделки со старыми друзьями. А как перешёл в ремонтную бригаду, мать вообще стала его редко видеть. Он кидался на любую работу, словно ею хотел заменить свои тревожные, беспокойные мысли.
– Сынок, скажи, что тебя тревожит? Откройся матери, тебе на душе легче станет, – иногда спрашивала она его.