Внутренние новеллы - страница 6

Леля села и на ее коленку тут же примостился крохотный гриф и стал чистить перья. Леля наклонилась поближе к птице, чтобы получше ее разглядеть. «И нарисован-то ты как-то криво, как будто ребенком. Никаких пропорций, одна фантазия. Как бы ты тут гнездо не стал вить».

— Кыш! — сказала она и замахала на грифа рукой.

— Камыш! — в тон ей тут же сказало эхо.

— Ну какой камыш?! — устало переспросила Леля. Вроде бы не так много времени прошло с момента как она проснулась, а ее вновь клонило в сон.

— Какой слышь — невозмутимо ответило эхо. А потом добавило ни к селу ни к городу, — Ну или тростник.

Леля не стала отвечать. Ее вдруг осенила великолепная догадка: ее похитила китайская мафия, усыпив тем самым печеньем с предсказанием, и теперь держат в пыточной камере, надеясь на выкуп. В эту версию верилось, конечно, с трудом, но она все объясняла, даже галлюцинации с рисунками, и эхо — видимо в печенье был наркотик.

— Ха! Я все поняла! — громко крикнула Леля, обращаясь к маленькому оконцу в потолке. — Но вы ошиблись — с меня нечего брать.

— Меня ломать…

— И у моих родных ничего нет, — перебила эхо Леля. — Но если вы меня сейчас отпустите, я… — тут она запнулась. Что же она может посулить предполагаемым похитителям за свое освобождение? Денег нет, связей нет, да и сама она неказиста — даже натурой не отдать. — Я могу вам бесплатно выгравировать памятник! — нашлась она, но тут же, смутившись, забормотала — ну, не вам конечно, вашим близким или друзьям… уже скончавшимся конечно! Блин!

От досады на себя и свою нелепую болтовню Леля сжала кулаки и покраснела.

— Я не успело запомнить и ответа не жди — обиженно сказало эхо.

— А мне и не от тебя ответ нужен — грубо крикнула Леля.

Ответа не последовало, ни от эха ни от похитителей. Леля еще немного покричала в оконце, но так же безответно. Пора было переходить к пункту в — выбираться отсюда. Но как? К тому времени маленькие зверьки, звездочки и кружочки утратили свою былую прыть, вяло бродили по пещере, а иные так вообще забрались на стену и замерли в нормальном своем, рисуночном виде. Позевывая, Леля обошла свою камеру. Пещера была круглой, 60 шагов по окружности. На всякий случай Леля прощупала всю стену на предмет замаскированной двери. Тщетно — ни окошечка ни впадинки. Кружа вдоль стены Леля споткнулась о банку с краской. «Голубая, моя любимая,» — подумала она. Да какая разница, какого цвета эта краска? Черт! Ничего не найдя, Леля вновь присела к костру думая свою грустную думу, и сама не заметила, как заснула.

Когда она вновь открыла глаза, маленькие животные, видимо отдохнув на стенах, вновь носились по пещере. Странное дело — ей совсем не хотелось есть или пить, хотя времени прошло не мало… наверное… Потянувшись, Леля встала, покричала в оконце — скорее разогреваясь, нежели ожидая ответа — и пошла вновь изучать свою камеру. Некоторое время заняло наблюдение за тем, как свет играет в кристаллах на стене, отражая лучи в разные стороны, но точно попадая на другие кристаллы. Ни один лучик, вроде бы, не выходил за пределы пещеры, не выныривал обратно в окошко, поэтому в пещере, хоть и сырой, было довольно светло. Леля даже попробовала достать один такой кристаллик из стены, но только она начала расковыривать и расшатывать камушек, как стало как-то не хорошо, закружилась голова и защипало в глазах, и Леля поспешно прекратила свой эксперимент. Вдруг эти камни радиоактивные? — подумала она.

Маленькие зверьки в это время топтались у нее на голове и плечах, то и дело соскальзывая под ноги. Леля сняла одного суха и, держа двумя пальцами, поднесла к глазам. Это был крохотный журавль, весь голубой, тщательно прописанный очень заботливой к деталям рукой. Леля поставила птицу на свою ладонь и журавль, с любопытством уставился на нее. Такой маленький и аккуратный, он отчаянно что-то напоминал Леле, что-то давным-давно забытое и безвозвратно потерянное среди руин памяти. Поломав себе голову так и эдак, Леля опустила кроху на пол и сняла с плеча другой образец доисторической живописи. Животное за животным, Леля, разглядывала, не уставая удивляться тщательности прорисовки, хоть и не мудреной и отточенной, но явно с усердием и любовью. Каждый образец, ею рассмотренный, был уникален и не повторялся дважды. И все они были голубыми.