Внутренний дворец. - страница 16

В общем, единственным, с чем не возникло затруднений, были довольно длинные серьги из нанизанных на стержень цветных бусин.

А потом началось обучение. Я не умела ни ходить, ни стоять, ни вообще что-либо делать как положено. Служанка должна быть скромной, держать голову опущенной, не зыркать по сторонам и вообще постоянно находиться в состоянии этакого лёгкого полупоклона. У меня от этого быстро начинала болеть шея. Руки нужно было держать сложенными на уровне пояса, но не сцепив пальцы, а наложив одну ладонь на другую и отставив локти, как человечек из конструктора. Ходить полагалось мелким семенящим шагом, чтобы подол, упаси боже, не хлопал по ногам. Я же, стоило мне чуть отвлечься, тут же начинала шагать, как солдат на плацу.

Увы, из всех педагогических приёмов госпоже Нач был известен только один – палка. И пускала она её в ход не задумываясь, стоило мне хоть в чём-нибудь ошибиться. Лёгкая бамбуковая трость в её руках становилась весьма увесистой и оставляла вполне реальные синяки. Я скрипела зубами, сжимала кулаки, но терпела. Бесцеремонность, с которой со мной обращались, намекала, что, если я проявлю строптивость, могут случиться вещи и похуже. Но не могу не признать, что столь негуманная наука оказалась весьма доходчивой. Чтобы отучиться смотреть прямо, вскидывать голову и ходить по-человечески, мне понадобилось всего два дня.

Другие служанки рассматривали меня с интересом, как редкостную зверюшку, хихикали над моей неуклюжестью и постоянно перешёптывались. Я же с тоской вспоминала путешествие и своих попутчиков, не требовавших от меня постоянно выглядеть подобающе. Мне была оказана великая честь, и можно было не сомневаться, что все окружающие именно так и воспринимают моё назначение. И не поймут моих жалоб, даже когда я выучу язык в достаточной степени, чтобы пожаловаться. Слово «честь» на здешнем языке я выучила одним из первых – не в смысле личная честь, а в смысле высочайшее внимание, милость к нижестоящему. Это слово не сходило с языка госпожи Нач, она кидала его обвиняющим тоном, и можно было не сомневаться – уж она-то считает эту честь незаслуженной.

Языковой барьер постепенно исчезал, хотя общаться с другими девушками, кроме госпожи Нач, я могла только во время еды и перед сном. Меня поселили в крохотной комнатушке рядом с покоями императрицы – в отличие от большинства прислуги, я, с четырьмя другими, жила у госпожи под рукой. Что ещё раз подчёркивало мой сравнительно привилегированный статус. Я так и не спросила, было ли раньше у императрицы четыре ближних служанки или пять, и одну из-за меня прогнали. В комнатушке, отныне служившей (мне) нам спальней, едва хватало места на пять матрасов да столько же довольно больших ларей, в которых хранились наши пожитки.

Мне, кроме комплекта одежды и ночной рубашки, выдали ещё зубную щётку, к моему изумлению, почти не отличающуюся от привычных мне – только деревянную и с натуральной щетиной, понятно. Зубы полагалось чистить порошком, и я от души надеялась, что его не изготавливают из толчёного мрамора или перламутровых раковин, как это порой делали в Европе прошлого. Мылись слуги в небольшой тёмной и дымной комнатке в подвале – не каждый день, но достаточно часто. Просторная дворцовая купальня была не про нас.

Ели слуги тоже в задней комнате. А сидение на подушках на полу перед низенькими столиками доставляло мне массу неудобств. Вытянуть ноги было банально некуда, да и едва ли это вписалось бы в местные понятия о приличиях. Сядешь на пятки – быстро затекают, сядешь по-турецки – сказывается недостаток растяжки. Колени торчали вверх, вызывая веселье окружающих, и ноги опять быстро уставали. Хорошо хоть, палочками я уже более-менее приспособилась орудовать, не хватало ещё усугублять репутацию варварки и неуча, залезая в тарелку руками.

Гулять тут тоже было особо некогда, и не особо тоже, так что об окружающем мире я узнавала только из разговоров. Как оказалось, императорский дворец на деле представлял собой целый комплекс дворцов и сооружений, не зря его иногда ещё называли Императорским городом, а ещё – Запретным, ведь войти в него имели право лишь избранные. Я оказалась в той его части, что именовалась Внутренним дворцом, месте, где проживали император и его гарем. Он занимал значительную территорию, даже более значительную, чем дворец Внешний. Император и императрица имели по собственному жилищу: жилище императора пышно именовалось дворцом Великого Превосходства, жилище императрицы носило более короткое название – дворец Полдень. Дворец Полночь во Внутреннем городе также имел место быть, а ещё – Западный и Восточный. Хотя Восточный стоял особняком, не относясь в полной мере ни к Внешнему, ни к Внутреннему дворцам, и был отделён от них достаточно высокой и крепкой стеной. В нём обитал наследник престола, у которого был собственный гарем, понятно уступающий размерами папашиному, но всё же. Дворцы же Западный и Полночь пустовали: первый предназначался для вдовствующей императрицы, каковая почила в бозе несколько лет назад, а во втором должны были бы жить дочери императора и сыновья до достижения ими определённого возраста. Но, как ни странно, при таком обилии женщин плодовитостью император похвастаться не мог. Ребёнок, по крайней мере живой, у него бы один-единственный – тот самый наследный принц.