Во главе двух академий - страница 14

Но Дашкова-то, естественно, знала не копию, а оригинал. Должно быть, Екатерина его показывала — для «пресечения слухов».

Только мимоходом говорится в «Записках» и о другом кровавом эпизоде начала царствования Екатерины II — убийстве Ивана VI Антоновича, этой русской «железной маски».

Провозглашенный в двухмесячном возрасте императором, свергнутый Елизаветой Петровной, он содержался в Шлиссельбургской крепости как «секретный узник». Существовало предписание, согласно которому Иван Антонович должен был быть убит, в случае если кто-нибудь попытается его освободить. Такую попытку и предпринял в 1764 г. В. Я. Мирович.

Историю Мировича изучил В. В. Стасов, выдающийся художественный критик и серьезный исследователь русской старины.

Внук одного из приспешников Мазепы, Василий Мирович, приехал из Малороссии в Петербург ходатайствовать о возвращении ему фамильных земель, конфискованных еще Петром I. Просил он слезно: «сколько из милости ея императорского величества пожаловано будет…» Екатерина отказала. Отменять Петровы указы ей было ни к чему.

Тогда Мирович решил предпринять что-нибудь такое-этакое, что прославило бы его и вывело из нищеты. («…Его жажда была еще более распалена невозможностью быть при дворе, присутствовать на придворных балах и театрах», — писал Стасов.)

До Мировича и раньше доходили слухи о том, что «настоящий царь» — в Шлиссельбурге. Он задумал освободить Ивана Антоновича и возвести его на престол.

Пока Мирович с горстью солдат наводил на крепость где-то ими раздобытую пушку, тюремщики выполнили предписание, данное им два года назад (значит, Екатериной!): они вошли в камеру, где спал убогий Иван Антонович, и закололи его.

Мирович был казнен — «отрублением головы» — 15 сентября 1764 г. на Обжорном рынке. Три капрала и трое рядовых, его помощники, были прогнаны сквозь строй 10 раз и сосланы на каторжные работы. Убийцы же получили повышение по службе и «сделались столько ненавистны всей русской публике, что, когда они потом появлялись при дворе, каждый высказывал им презрение и отвращение», — цитирует Стасов немецкого историка и географа А. Ф. Бюшинга, жившего тогда в Петербурге.[35]

Авантюрный характер всего предприятия, веселая уверенность Мировича в безнаказанности — он смеялся и на допросах, и чуть ли не перед самой казнью — да и многие другие обстоятельства наводили на мысль, что за спиной Мировича кто-то стоял. Какой-то подстрекатель, который искал повод для уничтожения Ивана Антоновича. Многие современники считали, что исполнялась «императрицына воля».

Для Дашковой подобная мысль недопустима. И хотя в деле Мировича сама Екатерина Романовна оказалась лицом пострадавшим (об этом чуть ниже), касаясь его в «Записках», она преследует единственную цель — обелить императрицу. Слухи о причастности Екатерины II к убийству шлиссельбургского узника, уже второго российского императора, хоть в малой мере смущавшего покой государыни, Дашкова склонна объяснить кознями «извне».

«…За границей, искренно ли или притворно, приписали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок и затем предала его. В мое первое путешествие за границу в 1770 году мне в Париже стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном предательстве. Все иностранные кабинеты, завидуя значению, какое приобрела Россия в царствование просвещенной и деятельной государыни, пользовались всяким самым ничтожным поводом для возведения клеветы на императрицу…»

Ничего не пишет Екатерина Романовна и о похищении княжны Таракановой и скорой ее гибели в Петропавловской крепости.

Полотно художника Флавицкого сохранило для нас это имя, когда-то, в 70-х годах XVIII в., широко известное.

Наводнение, прекрасная узница в нарядном платье — все это остается в памяти с первых, детских посещений Третьяковской галереи.

Единственная реальность здесь — сам факт петербургского наводнения: оно имело место в 1777 г. Женщины, называвшей себя княжной Таракановой, тогда уже не было на свете, она погибла двумя годами раньше. Да и вряд ли эта несчастная, заключенная в полутемную камеру под круглосуточный надзор двух караульных солдат, измученная «строгостью содержания, уменьшением пищи, одежды и других нужных потребностей» (из доклада ее тюремщика, князя Голицына, Екатерине, требовавшей строгих допросов узницы), походила на героиню картины Флавицкого.