Во власти мужа - страница 2

Смотрю и еще раз убеждаюсь, что прежнего Богдана, которого я знала когда-то, больше нет.

– Не заставляй меня вспоминать, Таша, – муж с трудом выговаривает каждое слово и угрожающе направляет на меня указательный палец. – Ты сама все знаешь.

– Нет… Не правда, – судорожно мотаю головой, голос начинает дрожать. – Не смей обвинять меня.

Жар охватывает все тело, мне не хватает воздуха – от этого начинаю обрывочно ловить его ртом.

Богдан обхватывает мои осунувшиеся плечи, и внутри все сжимается, закрывается. Он давно не был так близко, поэтому сейчас мое тело реагирует на его прикосновения как на что-то чужеродное и опасное.

– Иди спать.

– Пожалуйста… – умоляю и осторожно дотрагиваюсь ладонью до его груди.

– Я все сказал, – холодно отрезает муж и выпускает меня из рук.

Ноги подкашиваются, падаю на колени, крича вслед черствому мерзавцу:

– Я не твоя, Богдан! Давно не твоя!

Два года я пребывала в темноте, но недавно увидела тусклый свет и пошла на него. Пошла, ни на что не надеясь, со страхом внутри и дрожащими коленками.

Хочу выбраться отсюда, из этой клетки. Хочу снова дышать. Хочу чувствовать себя живой. Ведь сейчас я лишь безликое пятно, мечущееся из одного угла в другой.

– Ташенька? – слышу ласковый голос Валентины, возвращающий в реальность из пучины моих мыслей. – Неужели запеканка сегодня не получилась?

Я отстраненно ковыряю вилкой в тарелке – аппетита совсем нет, хотя в животе пустота.

– Все очень вкусно, дорогая Валентина, – как можно шире улыбаюсь, хотя догадываюсь, что больные уставшие глаза выдают меня.

Знаю, как она старается и хочет угодить, готовя мои любимые блюда. Но сегодня кусок в горло не лезет.

Тяжелый осадок, оставшийся после разговора с мужем, не дает спокойно спать, есть или заниматься другими жизненно необходимыми делами. Голова забита мыслями о том, когда же все это закончится…

Порой мне кажется, что я застряла в кошмаре и не могу из него проснуться. Хотя призрачная надежда витает в подсознании, но скоро и от нее не останется и следа.

– Вам надобно поесть, – охает моя заботливая домработница. – К одиннадцати часам придет господин Бурно …

Вилка летит из рук на ковер после этих слов. Для чего психотерапевту наведываться в гости без моего ведома?

– Андрей Евгеньевич? С какой стати?

– Ваш муж распорядился, – коротко отвечает она и кладет на салфетку новую вилку.

– Ясно, – услышав, что к этому причастен муж, сразу понимаю мотивы приезда доктора Бурно.

Выхожу из-за стола и направляюсь к себе в комнату. Самоизоляция – то, к чему я привыкла и от чего пытаюсь всеми силами избавиться. Но пока у меня плохо получается. Нет места роднее, чем мои знакомые надежные четыре угла в спальне, где чувствую себя в безопасности.

Когда-то я уже имела дело с господином Бурно, но эффект его практик, подкрепленных «чудодейственными» препаратами, был временным и низкопробным. Мой организм не оценил его стараний, но, видимо, моему мужу плевать на это.

– Итак, я правильно понимаю, что вы прекратили принимать прописанные мною таблетки?

Доктор выглядит почтенно: ему около сорока пяти лет, неглубокие морщины покрывают лицо, часть которых перекрывается легкой бородкой и усиками. На голове блестит небольшая залысина, которую он уже два раза протер хлопковым белым платочком с того момента, как переступил порог моей комнаты.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю в лоб, игнорируя не волнующие меня вопросы.

Голос доктора очень спокойный и размеренный, но от этого его фразы ничуть не меньше раздражают. Потому что он, как и я, решает не прислушиваться к моим словам.

– Богдан Олегович беспокоится о вашем самочувствии, Наталья. Никто вам не желает зла. Мы все хотим вам помочь.

Жалкое вранье. Каждое слово пропитано проплаченной заботой, за которой скрывается желание поймать меня в ловушку. Но больше я не позволю ему это сделать.

– Я знаю, что мне может помочь, и мой муж знает. И если бы он по-настоящему хотел этого, то давно сделал бы то, о чем я прошу.

– Не будьте так агрессивно настроены. В последнее время вы чувствовали перепады настроения, вялость, апатию?

Как же хочется съездить по его холеной морде, лишь бы убрался с глаз и из моей жизни.