Во все Имперские - страница 12
Мне же всё происходящее сразу пришлось весьма по нраву. Я пытался нашарить под подолом платья девушки трусики, но трусиков там не оказалось, вместо этого моя рука наткнулась на нечто иное. И это иное мне тоже понравилось, я даже решил не убирать с него руку.
Девушка застонала:
— Ох, барин. Ааа… Как же…
Девственница.
Шаря рукой под подолом это определить сложно, так что я скорее догадался об этом по поведению девушки. Это открытие еще больше разгорячило меня.
— Бааааарин. А как же… Кто ж меня замуж возьмёт… Если вы… Грешно…
Так.
Стоп.
Это любовь по обоюдному согласию или изнасилование?
Впрочем, в моём положении в любом случае уже трудно было остановиться.
Я поцеловал крестьяночку в алые губы без следа помады, надеясь, что это меня успокоит. Но это, разумеется, было всего лишь самообманом. Моя кровь только закипела еще пуще прежнего.
Вот уж попал, так попал.
Однако в страстную сцену вдруг вмешался грубый мужской оклик:
— Слышь, барин! Давай вынимай и вылезай из стога. Кончилась твоя власть! У, насильник поганый. Право первой ночи уже сто лет как не пользуют. Нам поп в церкви говорил. Вылезай из стога, говорю! И невесту мою сюда давай.
Что? Значит, я сейчас реализую свое право первой ночи?
Вот это поворот.
Я кое — как отлип от крестьяночки, перекатился в мягком сене, а потом спрыгнул со стога на землю и встал на ноги, одновременно натягивая штаны. Перед тем, как натянуть их окончательно, я успел убедиться, что размер у меня вполне себе.
И я не про размер штанов.
А тело еще лучше. Я определенно был молод. Моложе раза в полтора, чем в прошлой жизни. Даже дышалось по — другому, да и двигался я гораздо легче.
Роста я был, как и в прошлой жизни, высокого. Руки, ноги и всё остальное на месте. Что еще надо мужику для счастья?
Из одежды на мне были ботинки, брюки и мундир с золочеными пуговицами, надетый прямо на голое тело.
Я осмотрелся и увидел, что уже вечер.
На горизонте садилось Солнце, а в небесах уже висела Луна, почему — то фиолетовая.
Я стоял посреди полей, усеянных стогами сена. Рядом с тем стогом, где я развлекался с крестьяночкой, росла чахлая рябинка. А больше вокруг не было ни хрена. Разве что толпа мужиков с вилами.
Причём буквально с вилами.
Мужики выглядели как персонажи картин Репина, в домотканых рубахах и с бородами. Всего я насчитал шестерых. Впрочем, с вилами были не все, один держал топор, а другой косу.
Единственный безбородый мужик имел странную форму головы, как будто ему её расплющили, а одна рука у него была толще другой раз в десять, и венчал эту руку кулак размером с гуся.
Очередной Некс Наковальня? Вот уж попал, так попал. Из огня, да в полымя.
Крестьяне тупо смотрели на меня и явно не знали, что делать дальше.
Это было мне только на руку. Тем более, что я вспомнил, что воплотился не абы в кого, а в лицо царской крови. По крайней мере, по словам Царя. Кстати, где он? Его присутствия я все еще совсем не ощущал.
Крестьяночка тем временем выбралась из стога, разрыдалась и бросилась в объятия к самому старому крестьянину с седой бородой.
Бородатый не слишком уверенно заговорил:
— Нехорошо, барин. Ох, нехорошо… Дочка моя завтра замуж выходит, а вы… Грех на вас, барин.
Барин? Значит я просто барин, а не царь? Мда, косяк вышел.
Не в того попал.
Что — то явно пошло не по плану.
Еще раз проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что угодил в век восемнадцатый, судя по прикиду, моему собственному и крестьян.
Но в тот момент, когда я уже уверился в этой мысли, у меня в кармане мундира вдруг зазвонил смартфон.
Устройство бодро наигрывало какую — то мелодию, напоминавшую опенинг из аниме.
Я достал смартфон, мужики суеверно заозирались, некоторые даже отступили на пару шагов назад, крестьяночка продолжала рыдать в объятиях собственного бати.
Операционная система смартфона была мне незнакома, но на экране был почтовый рожок, а рядом с ним цифра четыре. Не нужно быть Альбертом Эйнштейном, чтобы догадаться, что мне пришло четыре сообщения.
Я бросил взгляд на мужиков, те смотрели на меня с ужасом.
Судя по всему, они сами уже жалели о том, что пришли сюда мешать мне реализовывать моё конституционное право первой ночи.