Вода с сиропом - страница 13

Я даже не догадывался, что снова встретиться с этим взглядом мне доведется лишь много лет спустя.

Я стал меняться — открыл для себя дорогу в ванную комнату, а в ней — предметы, без которых прекрасно обходился долгие годы: мыло, зубную щетку, полотенце. Не знаю, как девушки, но клянусь, что все юноши питают отвращение к воде и готовы спать под одеялом в ботинках. А если и принимают ванну, то повод должен быть нешуточным.

Вот и я стал тщательнее следить за чистотой. Мылся я так часто, что даже оказался объектом насмешек.

— Вылезай, блин, а то растворишься! — кричал мне брат.

— У тебя все в порядке? — спрашивала мама и внимательно прислушивалась за дверью, жив ли я.

К счастью, надолго это не затянулось. Вскоре я снова стал нормальным. Глаза, которые обворожили меня в актовом зале, сосредоточились, видимо, на ком-то другом. За любовную глупость я расплатился частым мытьем и одним коротким стихотворением. Это было во времена, когда девушки записывали в свои альбомы разные глупости, полные нравоучений и сенсационных открытий. Юноши всегда смотрели на мир трезво. «Женщины — змеиное племя. Кто их гладит, того кусают», — говаривали мы. Иногда нам удавалось пощупать какую-нибудь девчонку, на этом все и заканчивалось. Я помню, как после каникул между шестым и седьмым классом у нас состоялся разговор с одноклассником:

— Здоро´во! Чем занимался на каникулах?

— Трахался. А ты?

— И я трахался.

Главное — мы делали вид, что верим друг другу. Можете представить, чтобы девочки говорили то же? Надо признать, некоторые из них все же иногда произносили разумные вещи.

Все вокруг вдруг круто изменилось. Похоже, что мое пионерское прошлое пошло псу под хвост. Я уже знал, кто такие Beatles. Я понимал, что встреча Пола Маккартни с Джоном Ленноном значит больше, чем странная дружба Маркса с Энгельсом. Я стал тайком отращивать волосы. Впервые мне довелось услышать слова одобрения и поддержки от брата. Он признал меня своим и нагрузил музыкой и литературой. Попытка отца воспитать из детей «настоящих граждан своей любимой родины», как говорилось в пионерской присяге, окончилась крахом. Сначала он пугал меня парикмахерской и люто ненавидел. Затем пошел на уступки: «Ладно. Америка так Америка… Что же ты, если так ее любишь, не подстрижешься как американские космонавты?», на что я выпячивал губу и отвечал, как и мой брат пару лет назад: «Я?»

Мама вообще ничего не понимала. Она показывала отцу альбом с семейными фотографиями и говорила: «Посмотри, здесь ему три года. Волосы у него вьются до самых плеч!» И этим его добивала, потому что он знал, более того, был на сто процентов уверен, что теперь и дальше мы будем кричать друг другу с разных и очень далеких берегов. Отец сдался, но напоследок сказал, чтобы меня добить, что я похож на голубого, и это действительно меня сильно задело.

Брат же мой практически не менялся. Разве что яблоки сменил на пиво. С мамой он общался посредством записок. Каждый день она оставляла на кухне такую записку: «Разогрей ужин. Напиши, когда тебя разбудить. Мама». На что он регулярно отвечал: «Никогда».

У него были серьезные отношения с одной девушкой с миндалевидными глазами. Однажды они страшно поругались, и брат от отчаяния попытался покончить с собой. Он притащил к плите табуретку, свалился на нее (дело было под утро, когда он вернулся откуда-то в стельку пьяный), открыл все конфорки на максимум и заснул. Все бы было как надо, если бы одна маленькая деталь — плита у нас электрическая. (Держу пари, что он об этом даже не догадывался, потому что на кухне почти не появлялся, а в тот единственный раз, когда он решил разогреть себе кнедлики, он просто высыпал их на противень в духовке). Спасла его мать. Брата уже можно было подавать к столу, когда его вытащили с кухни. Мы потом сидели около него с отцом до самого обеда и серьезно спорили, а брат с недожаренной головой стонал и громко требовал пива. На следующий день, понятное дело, он ничего не помнил. Я ему потом все рассказал, а он удивлялся: «Что, бля, правда что ли?!»

У всех — за малым исключением — девушек в нашем классе наконец появилась грудь. Я приставал к ним всем, но мне фатально не везло. Одна мне отвечала: «Скажи задом наперед ОЛПЕРТ!», другая выламывала пальцы, когда я до нее дотрагивался, третья повторяла: «Ну, я не знаю». Это не смешно! Особенно когда сам ничего не знаешь.