Водная пирамида - страница 5
Мне было трудно произносить правильные слова. Меня посадили на миндер, низкую лавку вдоль стены, куда по традиции принято сажать почетных гостей. Ко мне подходили люди, которых я никогда не видел, но которые были мне близкими и родными. Родственники из далекой Австралии, Америки и еще более далекой Новой Зеландии глядели на меня с многочисленных фотографий, развешанных по стенам, словно бабочки, булавкой приколотые туда навечно. Память об утраченных иллюзиях…
Сестра Отца рассказывала мне о прошлом. Она жила с сыном и дочерьми в своем собственном доме как в съемном. Когда закончилась эпоха сталинизма, открылись границы и, в какой-то степени, все же восторжествовала правда, дом им не вернули, но дали квартиру, здесь. И этого бы не случилось, не продвинься один из внуков до министра. Но прошло совсем немного времени, к власти пришли социалисты, кому-то из них приглянулась квартира папиной сестры. Но опять же кто-то другой из социалистов сказал — вдоволь настрадалась эта старушка, оставим ее в покое. Пусть себе доживает в доме. Вот, так было…
Дом оживился. Приходили близкие и дальние родственники, чтобы посмотреть на меня и поздороваться. Хотя граница уже давно была открыта, мы оставались на своих местах, будто прикованные к земле. События недавнего прошлого отучили нас надеяться на лучшее. Родственники обнимали меня, а я не знал, кто они, да и они меня никогда раньше не видели. Я смотрел на папину сестру, как она тихо говорит. Узнавал в ее глазах выражение синих глаз Отца, желание найти добрые слова для каждого, ведь добрые слова каждому улучшают настроение. Папина сестра вдруг более громким голосом обратилась ко мне:
— Наверняка, Бог привел тебя к нам в такое время. Правду сказать, Бог не очень много сделал для нас, но все-таки он не оставил нас навсегда… Я поживу еще чуток, пока и остальные члены семьи не уедут в Австралию. Так мне на роду написано. А от судьбы не уйдешь…
Я хотел было вмешаться в рассуждения старушки, после того как она сказала про силу фатального и про невозможность противиться тому, что суждено, но не мог. Я встречал такое состояние души и у других членов нашей семьи, нередко это вызывало у меня протест, но и я сам, чаще по инерции унаследованного уважения к Отцу, к старшим, молчал. Вот и сейчас у меня не было сил выступить против моей тетки. Она же, будто почувствовав мое беспокойство, продолжила:
— Отец твой, упокой, Господи, его душу, уехал как раз вовремя. Вы не видели тех мук, которые мы здесь пережили. Правду сказать, беды выпали и на вашу долю, другие беды. Проклятое время сталинское, потом китайское! Рассорили нас друг с другом. Да так здесь, на Балканах, поступали с нами всегда. Мы стали злейшими врагами, одни в глазах других. И землю, и дома наши забрали, могилы предков распахали.
Когда тетка упомянула уничтоженные могилы, что-то во мне перевернулось. Здесь, на родине моих предков, героев общей балканской саги, замыкался круг моих многолетних поисков.
Я сразу подумал о могиле папиной мамы — наверняка в свое время она была главным действующим лицом семейной истории. Мне очень хотелось узнать о ней как можно больше, и я спросил:
— Когда бабушка умерла, где ее похоронили? Не сравняли ли с землей и ее могилу?
— Несчастная моя мама, хоть в смерти ей повезло. Она ушла сразу после войны. Только ее могила сохранилась, не перепахана. Бог ее не оставил…
У нее разболелись почки. Второй сын отвез ее в больницу, в Тирану. Там ей сделали операцию. Но неудачно. Ее перевезли в Корчу, к дочери. Она прожила совсем недолго. Похоронили ее в Корче. Она была сильной женщиной. После смерти мужа оставалась столпом семьи.
Тетка поняла, что я почувствовал, когда она стала говорить про свою мать. И она была в волнении. Хрупкими были мои воспоминания о моей турецкой бабушке. Я видел ее пятьдесят лет тому назад, когда она пересекла Озеро, границу, возвращаясь из своего последнего путешествия в Стамбул. Она учила меня говорить по-турецки. Но я выучил всего несколько слов. Навсегда я запомнил выражение aç kapi, что означает «откройте дверь». Глубоко в память мне врезалась эта дверь, которую навечно, даже в изгнании, оставила мне открытой моя турецкая бабушка, дверь как символ вечных иллюзий обрести другой мир, убежать с Балкан и найти путь к спасению семьи.