Военные мемуары. Единство, 1942–1944 - страница 8

, и я назначил его 27 июля национальным комиссаром по внутренним делам, поручив ему поддержать всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами — как материальным оснащением и кадрами, так и пропагандистскими выступлениями — миссию, возложенную на Жана Мулэна. Одновременно я возложил руководство комиссариатом информации на Жака Сустеля. Я вызвал в Лондон руководителей групп «Комбат», «Либерасьон» и «Фран-тирер» — Френэ, д’Астье, Жана-Пьера Леви — с целью добиться объединения их действий. Нужно было также ускорить слияние военизированных элементов, в связи с чем я остановился на кандидатуре генерала Делестрэна в качестве руководителя будущей тайной армии. Наконец, желая придать больший вес нашей организации, я предложил примкнуть к нам ряду видных деятелей Вьено, Массигли[11], генералу д’Астье де ла Вижери, генералу Коше и другим. На долю Пасси выпало наладить связь и сообщение между Францией и Англией, так чтобы я мог по возвращении из Африки и с Востока точно определить функции каждого.

Я выехал 5 августа, предварительно встретившись с Черчиллем и Иденом; их несколько смущенные речи подтвердили, что я не заблуждался: они, несомненно, предполагали поддержать план, прямо противоречивший той договоренности, которая связывала нас с июня 1940. Моим спутником в самолете, направлявшемся в Каир, оказался Аверелл Гарриман[12], назначенный Рузвельтом послом в Москву; этот дипломат, обычно откровенный и словоохотливый, на этот раз, казалось, изнемогал под бременем тяжелой тайны. По пути, в Гибралтаре, я увидел, что там кипит работа, и не мог не заметить также весьма загадочного поведения местного губернатора — генерала Макфарлана, обычно державшегося весьма непринужденно. Все это были ясные признаки того, что вскоре в районе Средиземноморья должны разыграться крупные события без нашего участия. В Каир я прибыл 7 августа.

Атмосфера там была столь же удушливая, как и жара. Общее настроение свидетельствовало о том, что недавние неудачи 8-й армии еще отнюдь не забыты. Хотя продвижение Роммеля уже полтора месяца как приостановилось, он находился в Эль-Аламейне, откуда его танки могли за два часа достичь Александрии. В правительственных кругах, в посольстве, в Генеральном штабе — повсюду англичане с беспокойством следили за загадочными действиями короля Фарука[13] и многих видных египтян, которые, по-видимому, готовы были примкнуть к державам оси, в случае если они одержат победу. Правда, Нахас-паша[14], давний противник англичан, но помирившийся с ними к выгоде обеих сторон, был поставлен королем во главе правительства по настоятельной рекомендации сэра Майлса Лэмпсона, английского посла, которому случалось направляться на аудиенцию во дворец под охраной танковой колонны. Нахас-паша сказал мне в прошлом году: «У нас с вами есть общая черта: и вы и я располагаем в наших странах большинством, но не властью». Теперь он был у власти. Но где окажется его большинство, если итало-германские войска продефилируют по улицам столицы?

Что касается английских военных деятелей, то генерал Окинлек[15] сохранял спокойствие и держался со свойственной ему прямотой, маршал авиации Теддер вполне владел собой и был компетентен в порученных ему делах. Но лица, стоявшие на менее высоких постах, в большинстве казались встревоженными и желчными; они ожидали по-видимому, больших изменений в верхах; они были раздражены критическими выступлениями в парламенте и в лондонской прессе и нервничали, наблюдая, как египтяне неприязненно держатся и высказываются по их адресу и в то же время подчеркнуто приветствуют только полки «Свободной Франции» на улицах и на экранах кино, а со времени моего прибытия в Каир твердят, что де Голль теперь возглавит командование на Востоке. Правда также и то, что, как бы в порядке компенсации, в Египет во все большем количестве прибывали хорошо оснащенные и свежие английские части, доблестные военно-воздушные эскадрильи, а также отборное военное снаряжение — все это направляло сюда щедрой рукой лондонское правительство в связи с готовящимся реваншем.