Воевали мы честно - страница 11

Директор завода решила съездить в Токсово. Там на озерах бригада заводских рабочих ловила рыбу. Среди них был и мой отец. Рыбы было немного. Хватало только бригаде да начальству. Директор решила проверить, как идет работа. Надеясь, что с директором обыскивать не будут, я прихватил для отца буханку хлеба и засунул ее в противогазную сумку. Действительно хлеб удалось провезти, но по дороге в Токсово что-то случилось с машиной. Когда ее отремонтировали и подъехали к поселку, наступила ночь, и с нею комендантский час. Нас задержал патруль. Доставили в местную комендатуру, где и продержали до утра. Все это время я опасался, чтобы не обнаружилась злополучная буханка, но обошлось. С отцом увиделись, а в скором времени бригаду ликвидировали.

В августе 1942 года пришло время призыва в армию. Собрали нас, призывников, в военкомате. Комиссар держал речь: «Не хотелось нам, — говорил он, — брать на фронт вас, мальчишек. Но ваши отцы и старшие братья не сумели остановить врага, допустили его до города. Придется теперь вам бить врага. Надеюсь, что обратно паспорта будете получать в Кенигсберге».

Начали проходить комиссии. Медицинская комиссия признала меня годным. На мандатной комиссии спросили, в каких войсках хочу служить. Я этот вопрос уже обдумал. В авиации собьют. В артиллерии придется пушки на себе таскать. А про танки в то время говорили, что их и снаряды не берут. Действительно в 1942 году танки КВ пробивались только при прямом попадании тяжелого снаряда. Я и заявил, что хочу в танкисты. Возразил председатель комиссии: «Если бы ты был шофером или трактористом, — сказал он, — тогда можно бы, а так не подходишь». Но вмешался военком района, старый танкист капитан Бармашов, потерявший на Финской войне глаз. Он сказал, что в танковых войсках нужны не только водители, там нужны и грамотные люди. А у меня как-никак было девять классов, и меня зачислили в танкисты. Вручили повестку, когда явиться подстриженным, с ложкой и кружкой. Необходимо было сдать продовольственные карточки, но я решил их не отдавать, пусть родители хоть на неделю получат продукты.

В назначенный день пришел на призывной пункт, все в тот же клуб Балтийского завода. Родители проводили, поплакали. Нас построили, стали проверять. Подстрижен, ложка с кружкой есть, а справки о сданных продовольственных карточках у нескольких призывников не оказалось. «Выйти из строя и через три дня явиться со справкой»: вернулся домой. Мать в слезы: «Вот попадешь теперь в пехоту или в саперы», но отец спокойно сказал: «Ничего, день минешь — год живешь». Он пошел в жилконтору и за пайку хлеба получил справку, что карточки украдены. Накануне отправки мать взяла у меня бумажник, где хранились документы, и пришила внутри медный крестик, сказав: «Пусть Господь тебя хранит». Всю войну и до сих пор остается этот крестик у меня в бумажнике. Всякое пришлось пережить, побывать в разных передрягах, но, слава Богу, я остался жив и здоров.

Через три дня опять слезы матери, и я снова прибыл на призывной участок. В этот день шел набор в саперы и связисты. Мы гадали, куда попадем. Павел Карпеко, тоже одно время работавший на хлебозаводе, пошел в разведку. У знакомой девушки, секретаря комиссии, он узнал, что мы зачислены в радисты. О радио, кроме репродуктора, я тогда и понятия не имел.

Нам объявили, что будем учиться в Ленинградской военной школе радиоспециалистов. На трамвае доехали до Советского (Суворовского) проспекта. Зашли во двор военного училища связи. Расположились на газонах. Со всех районов народу набралось много. Вызывали в помещение. Заполняли анкеты. Переночевали на полу в каком-то большом зале. Утром получили обмундирование. После завтрака нас отправили на Финляндский вокзал и дальше на поезде в Левашово. Там курсантов построили в колонну и повели в Осиновую рощу, в филиал училища. Разместились мы в сарае с двухэтажными нарами.

Сразу начались занятия. Изучали уставы. Занимались строевой подготовкой. Много внимания уделялось радиотехнике. Некоторые курсанты никак не могли понять, как радиоволны проникают через стены зданий.