Вокруг Света 1962 № 02 - страница 7

Он как будто идет с зажженным факелом у пороха. А с факела срываются искры. Он как будто идет над бездной по натянутой бечеве, и неизвестно, на котором шагу она лопнет — на четвертом или на десятом.

Пятый шаг. У шлема колеблются два безобидных проволочных усика. Это проводники ртутного детонатора. Сам детонатор не толще карманного карандаша, но от его взрыва рванут тротиловые шашки, привязанные к доске. Тридцать пять килограммов тротила должны разнести особо стойкую броню артиллерийского погреба, не поддающуюся никакой резке.

Чувствительный детонатор взрывается от малейшего толчка, от едва заметного сотрясения. С детонатором и толом надо пройти тринадцать шагов. Из них шесть — по палубе, шесть — спустившись в трюм, и один, последний, — по отсеку второго днища, где и лежит бронеплита.

Могила корабля на той глубине, куда с большим трудом может проникнуть человек. Если в скафандре образуется крошечный прокол, то вода под громадным давлением вонзится в тело, как длинный стальной шприц.

На шестом шагу Володя отдыхает, прислонившись к шершавой стенке надстройки. Легкие с трудом втягивают воздух.

Его фамилия — Дорошенко. Но ребята прозвали его «Кранцем». Кранец — это та пузатая, плетенная из пеньковых шкертов груша, которая висит по бортам кораблей и при швартовке смягчает удары. Заслуженный, ободранный о причалы кранец такой же большой и рыжий, как и сам Володя. Кирпичная шевелюpa водолаза вьется колечками около висков. Серые глаза выглядывают из-под лохматых бровей.

Володю считают человеком без нервов. Командир не случайно послал с зарядом тола именно его. На большой глубине затормаживается мышление, теряется способность ориентироваться. Но Володя умеет не поддаваться страху.

И сейчас он стоит у ржавой стенки. Рядом люк. По нему надо спуститься в трюм.

Ногой он нащупывает край люка. Он знает: трапика нет, сорван. Вот здесь, пожалуй, пригодился бы фонарь. Впрочем, нет. С ним хуже. Фонарь дает лишь маленький клин света, он только притуплял бы бдительность. А сплошная темнота заставляет измерять каждый сантиметр, двигаться вперед, ощущая невидимые препятствия всем существом, каждым нервом.

Володя повисает над люком и начинает потихоньку стравливать, выпускать из скафандра поступающий по шлангам воздух. Скафандр тяжелеет, тонет, и ноги водолаза проваливаются в пустоту. Калоша касается какой-то решетки, перегородившей вход в трюм. В тесной трубе прохода Володя не может нагнуться, ощупать ее. Он ходил здесь раньше, но не замечал решетки. Володя вспоминает истлевшую на сгибах кальку, на которой изображена схема чужого миноносца, непрошеного гостя, нашедшего могилу в наших водах. На кальке не обозначено никакой решетки... А сорванный взрывом трапик лежал внизу и никому не мешал. Откуда же вдруг под ногами решетка?

Еще сильнее прижав к себе тол, Володя сгибает колени, пытаясь свободной рукой дотянуться до решетки. Спина и колени упираются в стенки. Нет, нащупать не удается...

Володя снова стравливает воздух. Скафандр уменьшается в объеме, и тотчас тело наливается свинцом. Обнявшая со всех сторон толща воды сжимает мускулы. Кровь густеет. Сердцу трудно проталкивать ее по артериям. В виски барабанят металлические шарики.

В глазах вертятся, прыгают, мечутся красные круги. Все проваливается в пустоту. Глубинное опьянение. На волоске повисает сознание. Но в какую-то долю секунды оно улавливает грохот в наушниках.

— До... до... ой... Ж-ж-ем! Володя нажимает затылком

клапан, и в скафандр врывается живительный воздух, нагнетаемый оттуда, сверху, из солнечного мира.

— Что ты молчишь? Отвечай! Ждем! — доносится более явственно голос боцмана Аверченко.

Надо быстрее ответить ему, успокоить, но Володя никак не может разжать губ.

Боцмана водолазы зовут просто дядей Федей. Володя на миг представляет старого эпроновца. Он сейчас прижался к телефонной трубке, ветер треплет седые волосы, которые еще сильней оттеняют запеченное на солнце морщинистое лицо.

— Отвечай же! — голос дяди Феди срывается. Слышно, как он хрипло кашляет.