Вокруг Света 1971 № 02 (2365) - страница 46

Эта легенда, так же как и сам образ Афродиты, кочевала по всем землям, и его знали все народы. Но вы позабудете об этом, когда узкой, выложенной булыжником улочкой, обставленной тесно прижавшимися друг к другу домами с выступающими балкончиками, мимо остановившихся в бесконечном разговоре старушек в черном и приветливо кивающих вам — чужестранцу, но доброму человеку, — вы пройдете к берегу моря.

Вы увидите слепящую даль и не сможете отличить черту, отделяющую небо от моря. Из воды выпрыгивают и сверкают прозрачными плавниками стаи летучих рыб, а в небе реют чайки, в синеве моря бегут белые барашки волн, а в синеве неба плывут белые хлопья облаков. И покажется вам, что вы стоите в центре пронизанной солнцем синей сферы и почва слегка покачивается в такт движению волн и облаков, как палуба исполинского древнего корабля. Корабля, в чьи паруса дул ветер всех континентов, возле которых он нашел свое прибежище.

И может быть (это, конечно же, не научное предположение, но просто ощущение человека, стоящего рядом с улыбающейся девушкой и вспоминающего кипрское небо, кипрское море, кипрское солнце и кипрскую землю), древняя легенда отдала Кипр улыбающейся богине именно потому, что он был не только прекрасен, но и умел любить прекрасное, каким бы народом оно ни было создано.

В. Левин, Г. Федоров

Старая гора лежит не двигаясь, придавленная черноземом, гравием и глиной, чувствуя страшную тяжесть огромных камней, живущих глубоко внутри ее. На горе трава и высокие прямые деревья, а вокруг неоглядный простор. Узенькие ленточки птиц вьются в воздухе, сплетаясь одна с другой, трепетные и беспомощные. И очень хочется что-то разглядеть за ними. А там — только дрожащий свет и холодная лазурь, но небо так широко, просторно и необъятно, и так много там места, что можно легко заполнить его мыслями и деревьями. Ведь нигде нет пустоты, везде вещи, даже в небе висит солнце, круглое и слепящее. Вещи для того и существуют, чтобы люди могли понять их и сделать своими. Только солнце непокорно людским желаниям. Разве лишь одни бледные, голубоглазые дети, которые играют желудями под огромными, одетыми шершавой корой деревьями здесь, на горе, потому что им не по душе шумные сверстники, разве одни голубоглазые дети могут побежать и принести солнце, осторожно сжав его в круглых ладошках, как иногда приносят они домой теплых птенцов, которых нашли в поле, в цветущем клевере.

— Вот смотри! — он показывает рукой на шумящие вершины деревьев. — Они ближе к солнцу. А птицы ближе к вершинам. А ветер — к птицам. А мы где-то между травой и деревьями.

— Под нами гора, в горе — камень, в камне — холод, в холоде — мрак, в мраке...

— Ничто.

...— ничто, — повторила она. — А что в этом ничто?

Они взялись за руки и пошли дальше, провожаемые солнечным светом и зеленью трав. Над их головами вились длинные ленты птиц, раздавался шум крыльев, сквозь которые проникали тихие вечерние лучи, молчаливо рассказывающие им о том, что такое любовь, нежность, время.

— А почему мы слабее травы? — вдруг спросила она, когда они уже спускались в тихую долину.

— Кто это «мы»?

— Да все мы! Люди, дома, дороги. Не знаю ничего более жестокого, чем трава.

— Не надо, — попросил он. — Смотри, какая тихая и уютная наша долина.

— Везде растет трава. В долинах, на горах, под деревьями...

— Перестань! Что с тобой?

— Ничего. Мы были на той горе, и я думала о камнях, которые заключены внутри ее, а потом...

— А потом о траве?

— Да.

— И тебе поэтому теперь так грустно?

— Нет. Мне совсем не грустно. Когда я тебя еще не знала, я тогда прямо боялась травы, а теперь... Я о ней думаю и совсем не боюсь... Как ты думаешь, наш мальчик будет голубоглазый?

Они присели под дикими яблонями и смотрели вниз на дома, людей, на тропу, еще теплую от прошедших по ней ног, на окна, уже пламенеющие от заходящего солнца. Мир был зеленым, и они хотели в нем жить вечно. Она легла навзничь на теплую землю и тихо лежала, радостная и таинственная, потому что чувствовала, что в ней бьется новая жизнь. А он сидел рядом, обхватив руками колени и опершись на них подбородком. Над ними висели огромные сумерки, такие большие, что в них могло поместиться все, что видели глаза, и еще оставалось много места небу, теплу и доброте всех людей. Под склоном желтела дорога, и прозрачная пыль провожала машины, которые двигались медленно, стараясь не потревожить покой холмов и трав.