Вокруг Света 1974 № 07 (2406) - страница 32

Дело в том, объясняет Гордезиани, что Гомер, по-видимому, об одних героях знал много, о других меньше, о ком-то почти ничего.

Гомер?

Да, не Великий Старец, а человек, описавший «Илиаду». Он собирал для поэмы родословные старинных полководцев, и вот, оказывается, иногда ему не удавалось добыть нужный материал. Оказывается, у него были свои заботы, профессиональные, житейские...

Формулы дипилонских ваз

Ученый объяснил непонятную особенность древнего текста личными познаниями его автора — в строгом научном труде как бы промелькнул на мгновенье живой облик Гомера.

Все же будем помнить, что исследователь не романист, у него иные цели, иные методы. Когда в другой своей крупной работе Р. В. Гордезиани решал проблему единства гомеровского эпоса, он и здесь был занят только традиционным в гомерологии вопросом — одному ли поэту принадлежат «Илиада» и «Одиссея».

Если движущий мотив «Илиады» — ссора героя с царем, то поводом для сказания о странствиях Одиссея тоже оказывается «частный случай» — человек возвращается из-за моря домой. В обстоятельствах этого возвращения развернут целый мир, вся греческая ойкумена, как представлялась она современникам Гомера.

Сходство поэтических приемов, казалось бы, подтверждает, что поэмы написаны одним автором. Как и некоторые другие специалисты, Гордезиани не сомневался в этом. Но чтобы обосновать свое убеждение, придать ему ценность непреложной истины, ученому нужны объективные данные, факты, которые поддаются точному описанию и подсчету.

Еще Фридрих-Август Вольф обратил внимание на то, как тщательно построена «Одиссея», как упорядочена ее композиция. Но разве только «Одиссея»? Любой филолог-классик знал наизусть надпись на статуе, сочиненную Гомером в форме кикла, то есть круга:

Медная дева, я здесь возлежу, на гробнице Мидаса,

И до тех пор, пока воды текут и леса зеленеют,

На орошенном слезами кургане его пребывая,

Я возвещаю прохожим, что это Мидаса могила.

Стихотворение можно прочитать в обратном порядке, от последней строки к первой — смысл и строй останутся прежними,b доказывая, что в каждом стихе Гомера царит дух симметрии.

К началу нашего века ученые заговорили о том, что стремление к систематизации, к согласованию и соподчинению частей внутри целого, вообще свойственно греческому искусству — поэзии ли, архитектуре или вазовой живописи. И, как всегда, археология не замедлила снабдить историков наглядными пособиями.

Это была керамика IX—VIII веков до нашей эры, причем разнообразнейшая — от флаконов для благовоний до огромных, в человеческий рост, кувшинов-пифосов, в которых обычно хранили вино, а иногда масло или запасы зерна.

Все они, большие и маленькие, были расписаны геометрическим орнаментом — коричневыми кругами, квадратами, ромбами, крестами, угловатым меандром по светло-желтому глиняному фону. Узор наносили параллельными поясами, поперек сосудов, или вертикальными столбцами вдоль горловин: столбец квадратов, рядом столбец крестов, ромбов, затем вертикальная полоса меандра, и опять, но в обратном порядке, — ромбы, кресты, квадраты. Это круговое чередование нетрудно записать формулой, например — ABCDCBA. Параллельное деление, поясами, выглядело проще — ABC ABC... И совсем просто — АВ АВ АВ.

Но подлинными шедеврами геометрического стиля оказались двухметровые пифосы, найденные в Афинах, на раскопках некрополя, неподалеку от Дипилонских ворот. Они были ритуальными надгробными памятниками. На их выпуклых стенках то в одном, то в другом прямоугольнике нарисованы погребальные колесницы, сцены битв и целые хороводы человеческих фигур, по существу, те же орнаменты, столь же геометричные и условные, составляющие единое целое с относительно простыми ритмами линейных узоров.

Геометрическое искусство стало комментарием к Гомеру. Разумеется, оно объясняло не содержание эпоса, а его форму. Многоступенчатая гармония «Илиады», которую не мог взять в толк аббат д"Обиньяк, которую и позже умели оценить лишь немногие ученые, стала очевидной для всех. Теперь чуть ли не в каждой гомеровской сцене находили круговое или параллельное деление. Стихи и целые песни, казавшиеся противоречивыми, излишними, легко объяснялись с помощью орнаментов в прямоугольных полях, идущих в ритме так называемой свободной последовательности по стенкам «дипилонских ваз».