Вокруг Света 1975 № 06 (2417) - страница 8
Мед был отличный, ароматный и свежий, но я действительно не люблю меда, и выпить для меня поутру целую половину страусового яйца этого сладкого произведения пчелиной кулинарии было чем-то вроде пытки. Но чтобы не возбуждать подозрительности ндоробо, я все же осилил полскорлупы.
— На, Тивас, пусть это пьют остальные.
— Пей, бвана, пей. По количеству веников, разложенных нами вчера, ндоробо знают, сколько гостей идет к ним. Каждого из нас впереди ждет своя порция меда.
Я очень, очень хочу, чтобы ндоробо увидели во мне друга, но при виде оставшегося в скорлупе меда у меня по телу пробегают мурашки. Я знаю, что выпить его все равно не смогу. Тогда я решительно подношу скорлупу ко рту, втягиваю в себя пару глотков, но в то же время делаю вид, что теряю равновесие на шатающемся у меня под ногами камне, и спрыгиваю с него, одновременно выпуская из рук скорлупу. К моему величайшему счастью, она разбивается.
— Ну вот, это другое дело. Все видели, что ты хотел отведать меда, но не смог, — лукаво глядя на меня, говорит Тивас и ударяет переднего осла. — Пошел, пошел!
Не прошли мы и трехсот метров, как за поворотом нас ждало новое яйцо с медом, чуть поодаль — опять. Все четверо моих спутников не остались в обиде, причем в отличие от меня они выпили мед с огромным удовольствием.
Начали попадаться и первые ульи-мзинга, подвешенные на деревьях среди листвы. Как и повсюду в Африке, они представляли собой примерно метровый цилиндр из выдолбленного бревна. Обычно такие цилиндры попадаются довольно редко, примерно один улей на пятьсот-шестьсот больших деревьев. У ндоробо же на каждом дереве висело по нескольку мзинга. Чем выше мы забирались, тем их становилось больше. Особенно много ульев было на деревьях, растущих над глубокими теснинами, прорезавшими склоны Ндото.
Вскоре мы увидели и первого обитателя этих уединенных гор. Средних лет мужчина в накидке из обезьяньего меха и с длинным факелом в руках ловко перелезал с одной ветки дерева на другую. Иногда он что-то доставал из мзинга и перекладывал в большой кожаный мешок, болтавшийся за спиной. Нас разделяла глубокая лощина, на дне которой шумела река, и поэтому попытки Тиваса вступить в переговоры с ндоробо не увенчались успехом.
На краю тропы стояли две большие бочки, сделанные из выдолбленных стволов. Сверху вместо крышки они были прикрыты буйволовой кожей. Я приподнял кожу — бочки были наполнены прозрачным медом. Они были огромные, килограммов на сто, и я не мог представить себе, как по этой усыпанной камнями дороге их можно затащить наверх.
— Может быть, это тоже для нас? — с ужасом спросил я у Тиваса.
— Скорее всего ндоробо зальют кожу смолой, так, чтобы из бочек ничего не вытекло, и спустят их вниз для продажи самбуру, туркана или сомалийцам. Сомалийцы, которые в этих районах скота не держат, а занимаются только торговлей, не представляют для ндоробо опасности и поэтому сами часто поднимаются к ним в горы. Когда же торговля происходит со скотоводами, которых ндоробо не особенно хотят пускать в горы, то дело происходит так.
В установленном месте, где обычно всегда происходит сделка, ндоробо оставляют бочки, а рядом с ними завернутые в листья образцы товаров, которые хотят получить снизу: соль, муку, бобы, спички, бусы, железные наконечники стрел. Самбуру или туркана по опыту знают, сколько каждого товара ждут от них ндоробо. Они забирают мед, а рядом с образцами товаров выкладывают камешки. По количеству этих камешков ндоробо узнают, через сколько дней партнеры принесут им в то же место нужные товары.
— Если ндоробо часто спускаются вниз, почему же они сами не продают свой мед?
— Они говорят, что это не их дело, что им интереснее собирать мед и охотиться. Когда они спускаются на равнины, то лишь ходят повсюду, все высматривают и выспрашивают, но никогда сами ничего не делают. Многие наши старики даже считают, что ндоробо — злые духи в обличье людей, спускающиеся с горы. Но те, кто имеет с ними дело, знают, что они добрые и честные люди. Э, бвана, что говорить, теперь на все твои вопросы будут отвечать сами ндоробо. Мы добрались до их селения.