Вокруг Света 1978 № 01 (2448) - страница 37

Недалеко от главного входа в университет белеет приземистое двухэтажное здание. Днем и ночью стены его тускло блестят, потому что облицованы кафелем, и оттого здание очень напоминает громадный умывальник. На белой стене его издалека видны черные иероглифы: «Клуб встреч однокашников». В один из промозглых зимних вечеров мы стояли в толпе японских студентов, собравшихся в одной из влажных и холодных комнат клуба. Все присутствующие были коллегами наоборот: одни — русскими японистами, другие — японскими русистами. В середине толпы, потрясая громким микрофоном, волновался ведущий. Фамилия его была Като, и он так ловко тарахтел по-русски, что становилось ясно, почему именно его поставили на этот пост. Като немного удивил нас, потому что он действовал вразрез с древней японской традицией изучения языков. Конфуцианское правило часто мешает японцам говорить на других языках, потому что традиция, очень почтительно относясь к письменной речи, пренебрегает устной, ибо та удел неграмотных. Поэтому множество японцев, которые десятилетиями изучают, например, английский язык, блистательно читают и пишут на нем, но вслух не могут произнести ни слова... 

— Вот Като, — сказал мне вдруг высокий нескладный студент, внимательно заглядывая в глаза, — он хорошо владеет русским языком, но это потому, что он каждый день по четыре часа корпит над магнитофоном. Он же типичный зубрила! Посмотрите хотя бы на его очки!

В самом деле, такие очки в скучной черной оправе почему-то носят одни зубрилы, словно им нравится, когда их узнают издалека. И, судя по количеству таких очков, в университете множество усердных студентов. Ведь японская учеба очень трудна. Вместо контрольных работ здесь непрерывно устраивают целые экзамены, и они один за другим обрушиваются на прилежные головы. Самый страшный из экзаменов называется «лицом к лицу» — тогда перед изнуренным студентом восседает небольшая толпа профессоров, наперебой задающих ему вопросы. Тут поневоле наденешь скучные солидные очки и расчешешь на пробор непокорные волосы.

— Ну вот, — сказал студент и понизил голос, — сейчас этот гений вытянет и меня и заставит вещать по-русски. А я, сами понимаете, не такой оригинал, как он... Пожалуйста, напишите мне по-русски, но хираканой (слоговой японской азбукой), приветственную речь. Не увлекайтесь: краткость — сестра таланта...

Через несколько минут он уже гордо возвышался над микрофоном и, небрежно посматривая в бумажку, ораторствовал. Он делал это блистательно и так задумчиво глядел вдаль, словно сам создал эту речь в порыве вдохновения.

— Благодарю, — сказал он, подойдя к нам после выступления.— Я учусь на четвертом курсе, скоро заканчиваю университет, а зовут меня Сисино Киёси. Я изучаю самую сложную в мире науку!

— Медицину?

— Нет, науку человеческих отношений. Я социолог. Она знает все. Вы, например, знаете, почему плакаты с требованиями снижения платы за учебу и предоставления права на забастовку висят на внешней стороне ограды, а внутри — только объявления о матчах тенниса и призывы заниматься старинным пением? Ну вот, а мы, социологи, видим в этом большой смысл...

Голос Киёси, вся его манера поведения были свободны, а это, в общем, нехарактерно для молодого японца. По этому признаку Киёси можно было бы принять за человека богатого и поэтому уверенного в себе, если бы одежда его не была столь изношена, а на щеках не имелось и намека на пухлую округлость.

— Может быть, наш вопрос бестактен, Киёси, но...

— Понял! — улыбнулся он. — Мой отец — консультант по рекламе в одной весьма богатой компании, и с детства я привык к достатку. Но год назад я женился — сам, а не по выбору родителей. Отец перестал знаться со мной, и теперь мы живем вдвоем с женой. Зарабатываю где придется, а жена моя — машинистка в школе.

...В любом, даже самом маленьком городишке есть несколько приземистых зданий. От обычных домов их отличает только вывеска, на которой облупленной краской написано: «Народный ночлег». Это дешевые, гостиницы. Сколько ни бегай, ударяясь головой о низкие потолки, по их тесным коридорам, здесь не найдешь ни вилки, ни ложки, ни кусочка хлеба, ни стула, ни стола. Ни одного предмета европейского обихода в них нет. Японцы здесь чувствуют себя как дома.