Вокруг Света 1978 № 04 (2451) - страница 41

Приличия ради они весь товар принимали, взвешивая и торгуясь. Но каждый заранее подсчитал, сколько он сегодня заплатит рыбакам. Тут ножку они друг другу не подставляли, обуздывая вредные для дела страсти.

— Таинья идет сегодня по пять крузейро, — объявил тот, чьи могучие телеса были прикрыты лишь короткими шортами. Рыбак, поставив на весы корзину, где, словно стальные бруски, поблескивали толстобокие рыбины, посмотрел на второго.

— Таинья по пять, — подтвердил второй. Волосы у него сохранились лишь на затылке, кольцами опускаясь на полосатую рубашку индийского хлопка. — «Собачий глаз» — по три, — добавил он, когда на его весы положили связку ярко-красных колючих окуней...

«Сладко умереть в море...»

Алаиде, мать Шико, варила обед. В хижине, сшитой из пальмового листа, огонь не разведешь, и она стряпала просто на песке. Загородка из воткнутых в него жердей чуть-чуть смиряла неистовый натиск ветра, с утра до ночи казнившего поселок. В большом котле на ветру фасоль варится медленно, и ее надо все время помешивать. Алаиде некогда было выходить на берег, туда еще в полдень ушли дочери. Они лишь начинают постигать главную женскую печаль жангадейро — ожидание. Алаиде ждать помогали котел и огонь. Хотя после ночи и дня, проведенных в море, мужчины съедят все, что ни подай, хотелось все же услышать от них похвалу.

«Не беда, что жангады сеньора Мораеса не видно, — думала Алаиде, работая длинной ложкой. — Значит, хорошо клюет и рыбаки задерживаются, чтобы привезти побольше рыбы».

Обед поспевал во всех домах поселка. На берегу толпились только дети и мужчины. Даже там, где не ждали с моря ни мужа, ни сына, разводили огонь. Сегодня удачный день, и еда будет в каждой хижине.

Жангада несет на себе рыбака, но не укрывает его от ярости волн. Они то лижут ему ноги, то бьют его в грудь с размаху. Жангадейро часто ломают себе кости. Из-за плохой маневренности судна не всегда удается подобрать упавшего в воду, особенно в бурю. Вдовы и сироты живы только тем, что выделяют им от доброго улова товарищи погибшего. Что бы ни случилось, надежда и ожидание живут вечно под крышей любой хижины колонии.

Ждут жангады зрелые мужчины, списанные на берег из-за испорченного зрения. Ждут, когда им найдется какое-нибудь дело. Вот так и Мане скоро будет целый день стоять на берегу, пока не вернутся жангады, а потом суетиться на подхвате, надеясь получить одну-две рыбины. Люди дали бы и больше, да нельзя: слишком много нахлебников. В колонии все начинается и кончается рыбой. За нее получают одежду, керосин, фасоль и батарейки для приемника. Даже овцы, не говоря уж о собаках, свиньях и курах, кормятся рыбой. На песке животные могут найти только обломки листьев кокосовых пальм, жесткие и, видно, несъедобные.

Фасоль и рис сварились и стыли на ветру. Как ни растягивала Алаиде домашние заботы, настало время и ей выйти к тем, кто сидел на поднятых из воды жангадах. Смывшие соль, поевшие и совершенно сонные, рыбаки не соблазнились сладким покачиванием гамака. Они не могли помочь Мораесу и Мане, но должны были поддержать их жен. Где-то в самой глубине души Алаиде, наверное, давно приготовилась к худшему. Ей были знакомы и трудные шаги от хижины вниз к воде, и серьезные лица соседей, и эти разговоры, в которых запрещались мрачные предположения.

— Может быть, подошла большая стая бадежо?

— Ветер сегодня силен. Если перевернулись, вдвоем не сразу поставишь жангаду мачтой кверху.

— Ас мокрым парусом легко перевернуться снова.

— Перевернуться — пустяки, с кем не бывало.

— С каждым случалось, — собеседники одобрительно закачали сонными головами, — и все живы-здоровы.

Алаиде знала, что переворачиваться случалось и Мане. Но стоило ей представить, как муж и сын в бурном море цепляются за мокрое дерево, и боль в сердце стала невыносимой. Она взяла младшую дочь на руки. Соседки поддерживали ее. Дети постарше окружили мать. Все смотрели на море.

Солнце еще не село, но тени от хижин вытянулись до самой воды. Потемнели провалы между волнами, ярче засветились гребни. Горизонт был чист, и треугольник паруса увидели сразу все, у кого были в порядке глаза.