Вокруг Света 1978 № 06 (2453) - страница 25

— Но радиостанция в ваших руках. Почему вам не связаться самим?

— Разве вам надо объяснять, что такое почерк радиста?

— Хорошо. Я попробую, — отчужденно ответил Григорий.

Бухтияров направился к выходу. Два автоматчика двинулись за ним, но офицер что-то крикнул, и те вернулись.

«Так, кажется, клюнуло. Отпустили без охраны. Проверяют. Да разве сейчас побежишь? Отсюда же все пространство простреливается». Григорий заметил, что у дверей бани охраны нет.

Его появление товарищи встретили мрачно.

— Чего умолкли? — со злым укором проговорил он. — Мне, думаете, легко играть эту роль? Все получилось, как условились. Теперь очередь за тобой, начальник. Зовут на связь с Диксоном для вызова самолета, якобы за больным метеорологом. Думай, как передать, что здесь немцы. Умри, но сделай. Другого пути нет.

Поблодзинский горько вздохнул.

— Но как ты сумеешь незаметно передать, что на зимовке фашисты? — спросил Бухтияров. — Ведь такого условного сигнала у нас не предусмотрено.

— Вначале стандартный текст сводки погоды, потом запрос на прилет самолета и где-то между этими словами незаметно передам сигнал бедствия — SOS. Зная, что станция не выходила в эфир уже два срока, поймут, что у нас ЧП.

— Все могут подумать, кроме того, что у нас эти чертовы гости, десант. А нельзя ли тебе в тексте передать слово, скажем, «оккупированы» или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Офицер, который нас допрашивал, — радист. Он отлично знает русский язык.

— Ладно, пошли. Хорошо, хоть сняли охрану, но, наверное, следят из всех дыр...

У входа в жилой дом их остановил часовой. Свистком вызвал боцмана, и тот ввел двоих в помещение. Офицеры обедали. На столе кают-компании, заставленном тарелками с кусками жареной оленины, малосольными омулями и ломтями розовой нельмы, стояли полупустые пузатые бутылки с яркими этикетками чужих стран.

Штурмбаннфюрер вытер полотенцем лоснящиеся от жира губы и руки, сказал:

— Герр Поблодзинский, господин каюр, прошу к столу радиостанции... — Он остановил свой взгляд на Бухтиярове.

— Поблодзинский согласен на вызов самолета, — ответил Григорий.

— Пусть скажет сам господин, Поблодзинский, — сухо заметил офицер.

— Да... — неуверенно ответил Поблодзинский.

— Ну и отлично. Мы вас отпускаем, весь мир узнает о нашей гуманности. Текст передачи составлен. Предупреждаю, моя рука лежит на рубильнике передатчика. Если сделаете попытку передать прямо или косвенно, что на мысе Стерлегова немецкий десант, рацию выключаю, а вам тут же пуля, — ледяным голосом разъяснил офицер.

— Все ясно. Через пять минут по расписанию срок связи с Диксоном. Вначале передаю фактическую погоду, потом вызов самолета, — настраивая рацию и уверенно садясь за радиостол, говорил Поблодзинский.

Офицер, настороженно наблюдавший за ним, спросил:

— Сколько знаков вы даете в минуту?

— На обычном ключе Морзе — сто пятьдесят — сто шестьдесят, а у нас на морском — до трехсот.

— Этим темпом и работайте. — Немец протянул приготовленный текст и положил руку на рубильник.

— Господин офицер, — неожиданно вмешался Бухтияров, — знаете ли вы, что на самолете ледовой разведки подвешены бомбы и стоят тяжелые, спаренные пулеметы? Если лодки всплывут, сами понимаете, что может произойти.

Поблодзинский, встретившись со взглядом каюра, понял смысл его слов. Немец насторожился, что-то сказал находившимся в комнате офицерам, потом насмешливо ответил:

— Я понимаю ваше недоверие. Но как только будет получено согласие на вылет самолета, мы уйдем в море...

— Время, — вдруг тихо сказал Поблодзинский.

С трудно скрываемым волнением он положил руку на рукоятку ключа. Тонкий писк точек и тире, почти сливавшихся в один протяжный звук, полился из контрольного репродуктора. Глаза немца подозрительно забегали от текста к руке радиста. Привычно улавливая слова передаваемого текста из потока точек и тире морзянки, немец вдруг почувствовал, что, читая фразы, не успевает фиксировать некоторые отдельные буквы, в бешеном ритме уходящие в эфир. Он сделал движение, чтобы дернуть рукоятку рубильника, но тут же остановился. Прекратить передачу — значит вызвать лишнее подозрение Диксона и, конечно же, ядовитую улыбку этого чертова каюра, с независимым видом наблюдавшего за ним, словно умышленно отвлекая внимание на себя.