Вокруг Света 1978 № 07 (2454) - страница 53

После крестовых походов Европа тоже стала немного разбираться в ароматах. Через Венецию попал сюда цибет — дорогостоящее пахучее вещество, выделяемое железами азиатской циветты. Кипр слал масло из лишайников и сандал, Сирия — камедь под названием гальбан, Африка — сабур, выпаренный сок листьев алоэ, Индия — пачули, Средняя Азия — галие, смесь мускуса и амбры.

Средневековая Европа пахла плохо. Канализацию еще не придумали — ее роль выполняли канавки на улицах, где струились зловонные ручьи помоев и прочих отходов. К мытью тела тогдашний люд тоже относился подозрительно. Выход нашли такой: пользоваться духами. Дамы были в восторге, когда кавалеры привозили из дальних походов ароматические вещества, или же покупали их у венецианских и кордовских торговцев благовониями. В лексиконе прочное место заняли слова «опопанакс», «асафетида». Хотя к асафетиде слово «пахнет» не очень-то подходит, скорее «смердит» (ее еще называют достаточно метко «вонючей камедью»), но вкусы в те времена были не слишком избирательными. А особой популярностью пользовались шарики мускуса, заключенные в золотую или серебряную оболочку. Это именовалось «благоухающие яблочки».

Секретов дистилляции, известных арабским парфюмерам, Европа еще не открыла, но придворные алхимики вовсю работали над созданием собственных рецептов. Полагая, что чем контрастнее ингредиенты, тем лучше, они охотно мешали настой левкоя с сушеными толчеными жабами или, скажем, отваривали лепестки роз пополам с конским навозом. Легко представить себе дух этих смесей, но алхимикам их безудержная изобретательность сходила с рук: чем-нибудь душиться-то надо!

Как ни странно, но парфюмерное дело многим обязано Екатерине Медичи. Особа эта вошла в историю прежде всего как крупный специалист по применению ядов. Однако в том-то и дело, что ядовитые вещества — они же порой и благоухающие. Поэтому, когда придворный деятель, некто Рене Ле-Флорентин, открыл лавку благовоний, сразу ставшую центром притяжения «элегантов», там пошла торговля и ядами и ароматами. Попытка надушиться могла закончиться — и, увы, порой заканчивалась — летальным исходом.

«Элеганты» по-прежнему не желали признавать гигиену. Зачем? Есть духи, есть пудры, есть благовонные масла, и этим набором можно пользоваться хоть по пять раз на дню. К тому же чем больше будет намешано разных запахов, тем обольстительнее — так диктовала мода. Сохранилась записка, посланная Генрихом Наваррским своей возлюбленной Габриель д"Эстре: «Не мойся, милая, я буду у тебя через три недели». А что такое три недели для любящего сердца в XVI веке? Сущие пустяки.

Что душили в те дни? Разумеется, все — лицо, руки, прическу, одежду, но в первую очередь перчатки. Это было модно и ново — кожаные перчатки, их стали производить совсем недавно. Но кожа пахнет неприятно, тем более если она плохо выдублена, и уж не дай бог, коли ягненок или теленок был заражен какой-нибудь неприятной болезнью, например чумой. Поэтому перчаточники вымачивали кожу в благовонных, а потому и благородных, как считалось, лекарственных жидкостях: в сандаловой, ванильной, мускусной эссенциях. (В наши дни мода «вывернулась наизнанку»: самыми-самыми мужскими считаются духи и одеколоны, отдающие юфтью, и химикам пришлось основательно потрудиться, чтобы создать эссенции с запахом «натуральной кожи».)

Именно перчатки легли в основу истории возвышения и процветания французского города Граса.

Был (и есть) такой тихий, спокойный городок в Приморских Альпах. А жители его только тем и занимались, что дубили телячьи кожи да взращивали местные виды ароматических растений — жимолости, кассий, гиацинтов, лилий. И еще неустанно искали способы промышленного, как бы мы теперь сказали, производства эфирных масел. Упорные поиски увенчались успехом.

По всему городу разнесся аромат своих, «собственноручных» благовоний: заработали перегонные кубы, тайну которых столь ревностно скрывали арабские мастера. В скором времени грасские парфюмеры получили признание, а близость к портам обеспечила им доступ к самым разным сортам заморских кож и душистым растениям со всего мира.