Вокруг Света 1980 № 05 (2476) - страница 11

Миша Мезрин тоже подхватил парашют и хотел было нырнуть в машину аэронавта, но Шагин громоподобным голосом объявил на всю округу, что всем следует оставаться на площадке до тех пор, пока не закончат установку аэростата. Миша смутился и пристроился к своим друзьям, тянувшим за тросы.

— Так-то лучше разогреешься, — поддел его кто-то из товарищей. — Два раза слетал, а туда же — в аэронавты захотел. Наверно, когда спускался, надеялся, что тебя будут встречать с цветами...

— Да идите вы... — улыбаясь, отмахивался Мезрин, не скрывая, что летать ему и в самом деле понравилось.

— А по-честному, — спросил я его, когда все садились в машину, — не страшно было?

— Там ведь работать приходилось. Я об этом как-то и подумать не успел. И потом Трофимов был рядом.

— Ну а если бы пришлось прыгать с парашютом? — спросил я Мишу, зная, что он еще не делал этого ни разу в жизни. — Прыгнули бы?

— Если бы понадобилось, — вмешался Минервин, — Трофимов его сам бы вышвырнул и размышлять не позволил. Такое было. С ним девушка полетела, Надя Батова, а аэростат падать начал... Трофимов ее взял и из корзины выбросил.

— Ну и как? — поинтересовался я.

— Удачно приземлилась. Только она на кораблях погоды с той поры плавает, — ответил под общий смех Минервин. — На аэростатах летать перестала.

Вечером я сидел в доме на горе, в комнате, за столом аэронавта. Виктор Васильевич был в мягком шерстяном свитере, говорил, что немножко, должно быть, простудился, пил чай и имел какой-то домашний, располагающий к разговору вид.

Я спросил у него, что произошло тогда, когда он «вышвырнул» из аэростата Надю Батову.

— Ну, во-первых, я ее не «вышвыривал». Надежда Тимофеевна прыгала сама. И, во-вторых, на кораблях она плавать стала совсем не потому, что летать испугалась, — ответил, смутившись, Трофимов. — Тут наговорят. Пошутить у нас любят. А получилось вот что. Было это давно. Летали мы тогда без радиосвязи. И с синоптиками особенно не советовались. Поднялись на высоту, а там ветер. И чем выше, тем сильнее он становился. Сообщить лебедчику о том, чтобы тот приостановил подъем, я не могу. Он знай себе по заранее составленному плану сдает и сдает, нас все выше поднимает. И тут случилось самое неприятное. Эта самая ложка. Аэростат стал плоским. Перкаль как живая извивается, газ пошел через клапан, мы начали падать. Нужно срочно было облегчить корзину. Я только повернулся к Надежде Тимофеевне, а она смелая была, все вмиг сообразила. Я только кольцо помог ей выдернуть, парашюты-то тогда не такие были, менее удобные. И прыгнула из корзины.

...В тот вечер мы еще долго разговаривали о том, что время дирижаблей и воздушных шаров не прошло окончательно, что они еще пригодятся людям. Ведь есть сейчас и прочные синтетические материалы, и газ, который не взрывается, да и грузоподъемность дирижаблей остается недоступной современным лайнерам. Напрасно мы, видимо, и от борьбы за установление рекордов на воздушных шарах отстранились. Есть у нас еще и аэронавты, и воздушные шары, на которых можно было бы летать вокруг земного шара.

— Тут главное, — говорил Трофимов, — повыше забраться, найти струйное течение...

— По прогнозу-то, — сказал, входя, Минервин, — облачность и дождь на завтра дают. Как думаешь, будем запускаться?

— Завтра и посмотрим, — решил аэронавт.

В. Орлов, наш спец. корр.

Фото автора

Товарищ Блага

С Властимилом Благой я познакомился в конце пятидесятых годов. Он приехал с профсоюзной делегацией, и я помогал ему ориентироваться в Москве и должен был переводить при разговорах. Однако с первой же встречи выяснилось, что моя помощь в переводе ему не очень нужна: он говорил по-русски превосходно, лишь с легким акцентом, и по некоторым оборотам видно было, что учил язык не по учебнику. Иногда в его речи проскальзывали старомодные обороты и слова «уезд», «губерния». Как-то, решившись, я поправил его.

— Знаю, — усмехнулся Блага, — но мне так попривычнее.

Совсем осмелев, я спросил:

— А вы что — жили в России?

— Жил. Лучшую часть жизни прожил. Хотя начал с плена.