Вокруг Света 1981 № 04 (2487) - страница 44

Я сказал Игорю, что, судя по этим происшествиям, многие моряки не знают о существовании морского заповедника в заливе Петра Великого, хотя он официально создан около двух лет назад...

— У владивостокских моряков, акватория заповедника на картах обведена красными чернилами,— пояснил Игорь,— а вот находкинские, видимо, ничего не знают о нас. Тут летом находились студентки Московского университета, они пожалели моряков: мол, симпатичные ребята, надо бы вернуть шиповник. А я им говорю, не волнуйтесь, они сыты, чего только у них на судне нет... Мне даже неудобно было с конфискованным шиповником садиться за обеденный стол — заставили! Навалили в борщ мяса, дали оладьи с творогом и вареньем, напоили чаем... А насчет шиповника... Этика этикой, но ради принципа — тем более что сами не едим — поддерживаем красоту.

Я сознался Игорю, что хотел напоследок сорвать несколько спелых плодов.

— Хорошо, что не сорвал. — Игорь сильно смутился и умолк.

Евгений Борисович, видимо, желая прервать затянувшуюся паузу, не без язвинки спросил:

— А куда же ты дел два ведра конфискованного шиповника?

— Немного оставил для чая,— простодушно ответил Игорь,— а остальные отдал птицам. На крышу высыпал.— Он кивнул в сторону кордона...— А вообще-то существование здесь, на островах, полыни — это антропогенный фактор,— как бы невзначай проронил он.

— Объясни,— потребовал Евгений Борисович и глянул на меня, предлагая себя в союзники.

— То есть выгорали леса, а это признак давления человека на природу... говорит о том, что здесь были люди. И во время войны на островах находились военные... Люди топили свои жилища, бани. То, что мы видим,— это уже вторичный лес...

Я слушал Игоря и думал уже о других временах и других хранителях этих островов, вспомнил письмо Алексея Александровича, достал его и выборочно стал читать те места, которые считал нужными: «...На остров Фуругельма я попал в сентябре 1939 года. Был солнечный день, когда нас на барже из Владивостока притащил небольшой катер, не было причала, был пустынный берег безлюдного острова, не было жилья, не было ничего, кроме первозданной природы. В этот же день соорудили причал из камней, которые таскали руками и укладывали на берегу или в море по шею в воде, с большим трудом разгрузили технику, походную кухню... При укреплении этих островов задача была поставлена государственной важности... Только что отгремел Хасан. Были примеры героизма. Были первые герои. Других средств охраны тогда не знали...

Спать ложились в колючей траве. Чайки,  потревоженные, летали над нами. В ноябре и декабре мы еще жили в палатках, холода подступали быстро, штормовые ветры срывали палатки, одеяло за ночь покрывалось инеем. Шло время, мы обживались. С 1939 по 1946 год — немалый срок... Топор да лопата, а надо было построить жилье, баню... Остров стал нашим домом. На баню шли липы, пробковое или бархатное дерево (за название пород не ручаюсь)... Да, это были жемчужины первозданной природы: и море, и суша, и воздух. Дикие, непролазные заросли, змеи, свернувшись в клубок, грелись на солнце, ползали по траве; чайки, бакланы, утки гнездились на скалах, дикий виноград рос в зарослях. Змей мы ненавидели, убивали их десятками. Нужны были свежие продукты — мы собирали яйца чаек, они неслись, как куры. Весной и осенью к острову Большой Пелис подходил окунь, мы ловили его неводом. Сажали табак... Я не знаю, думал ли кто из нас тогда о научном названии змей, чаек, лиан, шиповника, о планктоне и рачках в море,— нам надо было выжить, надо было сохранить острова, и не нанести природе ущерба было невозможно...

Граница была рядом. Японские самолеты летали над нашей территорией, все время приходилось быть начеку. Особенно нас донимали парусные шхуны. В тумане они заходили в наши воды и, когда туман рассеивался, стояли на виду или же лениво уходили восвояси, а конфликты тогда были не в почете...

Землянки на сопках, в которых мы жили, несли «готовность один». Наверное, тропинки и дорожки уже заросли. Может, змеи расплодились снова, и чайки вернулись...»