Вокруг Света 1982 № 01 (2496) - страница 30

— Шел ровно,— бесцветным голосом отвечает Джеймс и, отодвигаясь, закрывает глаза...

Григорий Резниченко Лас-Вегас — Сан-Франциско — Москва

Древнее темя Азии

Случай заставил меня по-иному взглянуть на карту Байкала. Тот же случай стал причиной незабываемого путешествия... Изучая судьбы участников поиска «Земли Андреева», я встретил фамилию Алексея Пушкарева. Это он вместе с «геодезии прапорщиками» И. Лысовым и И. Леонтьевым обследовал ледяную пустыню к северу от Медвежьих островов в 1769—1771 годах. В карте, составленной геодезистами, Ф. Врангель даже спустя много лет, в 1821 году, не нашел погрешностей. И немудрено. Пушкарева и его товарищей направил сибирский губернатор Д. И. Чичерин «как состоянием их надежных, так и довольно геодезии знающих». Тот же Пушкарев семью годами раньше был послан на Байкал-море. Работал он в экспедиции Ивана Ивановича Георги, этнографа и натуралиста. Подштурман Пушкарев на лодке обошел весь Байкал и составил первую гидрографическую карту озера на инструментальной основе. Его «карта плоская, специальная Байкальского моря» впервые дала верный контур гигантского водоема. И главное, была первой морской картой Байкала. Мне захотелось подробнее узнать об истории открытия озера. И началось...

Пришлось прочитать немало книг, чтобы найти подробности истории картирования озера и участия моряков в этой работе. Все оказалось для меня откровением, но рассказать об этом что-то мешало. Знать о том, как делалась карта, и не иметь представления о способе плавания! Выдумывать подробности опасного путешествия? Нет, так не годится. Но где же выход? Побродить по берегу Байкала, сотворив эффект личного участия? Нет, не то. А может, прокатиться на корабле или на моторке? А как же XVIII век? Утлый дощаник, тяжелые весла, изматывающая гребля вдоль крутых берегов «славного моря»?! Но едва ли удастся там, на озере, найти легкую гребную лодку. Это я уже знал, когда несколько лет назад с экскурсией приехал в Листвянку, чтобы «из-за угла» взглянуть на сибирское диво... В лучшем случае можно достать тяжелый кунгас у рыбаков в их «мертвый сезон». Но далеко ли уйдешь на нем? И что делать с ним, когда случится ненастье? Кажется, выхода нет. Нужно либо в байдарку садиться, либо... строить не что близкое к стружку или дощанику, на котором пустился в плавание подштурман. Уже начал вразброс пролистывать журнал «Катера и яхты», ничего толком не решив, и вдруг вижу на маленькой схеме прерывистый путь лодки «Мах-4» Евгения Смургиса, которая из Карского моря нырнула в устье Енисея. Звоню в редакцию журнала.

— Что было дальше?

— От Дудинки вверх по Енисею пошел два года назад. Сами ждем от него материал...

Осталось написать письмо Смургису и надеяться, что еще не опоздал. Одно утешало: все-таки против течения. Енисей что море — широк, и течение быстрое. Куда он за отпуск уйдет от Дудинки? В лучшем случае до Енисейска. Из Дудинки туда 1583 километра. Из Енисейска до Байкала еще 1800 километров. То, что я знал о лодке, меня устраивало: только на веслах. Узнал еще, что идет Смургис по рекам во Владивосток. Но каков в точности маршрут: северный, по Лене, или южный, через Байкал к Амуру,— не знал...

Потом телеграмма: «Лодка в Иркутске, иду через Байкал. Об остальном при встрече в Москве». Вот так просто написано в телеграмме: «Иду через Байкал». Будто за грибами на тот берег реки... А эти сумасшедшие километры? Как он их преодолел?

Потом встреча в Москве. Кажется, мой послужной список в гребле Смургиса не смущает. Он лишь замечает вскользь, что на «резинке» да по течению — это совсем не то.

— Но мы идем,— сказал Смургис.

Мы идем, мы идем, мы идем. Так я повторяю до тех пор, пока до меня не доходит, что это и я тоже на веслах пойду через Байкал подобно первопроходцам...

Уже через месяц, прохаживаясь среди тополей в Читинском аэропорту и ожидая вылета в Москву, я снова и снова переживал наше плавание и размышлял о тех, кто открывал Байкал. О казаках и моряках, дерзнувших плавать в «священном море» будто где-нибудь на Волге, или Дону, или в Маркизовой луже — на Балтике. О людях, для которых не существовало трудностей, потому что их заменяла необходимость. О Евгении Смургисе... Думал о том, как он, взявшись за весла, невозможное сделал необходимым. По крайней мере, для себя. И о том небрежении к трудностям, которых так много на воде, когда идешь вопреки и навстречу потоку. Ловлю себя на том, что заговорил стихами Державина: «Спасет ли нас компас, руль, снасти? Нет! Сила в том, чтоб дух пылал...»