Вокруг Света 1984 № 09 (2528) - страница 32

Это были те самые места, где путешествовал Куренцов и где довелось ему поймать редчайшую бабочку. Но... Небо было покрыто мрачными облаками, которые шли и шли с той стороны, откуда дул холодный ветер. Синий махаон, как я уже знал, летает почти в любую погоду, но будет ли летать Пенелопа?

Договорились с Николаем, что он вернется сюда в половине пятого. И он тотчас уехал в ближайший поселок — обедать и заправлять машину.

Мы начали восхождение. Преодолев цепкие заросли, выбрались на осыпь. Отсюда было прекрасно видно долину реки, текущей в светлых щебенистых берегах, вдоль которых курчавились кроны деревьев. Они именно курчавились, словно аккуратно подстриженные ножницами садовника, и отдаленно напоминали барашки кучевых облаков, только зеленого цвета. И по обеим сторонам долины грядами поднимались невысокие, тоже зеленые сопки.

Наша осыпь выглядела весьма неуютно, и казалось странным, что именно ее выбрали бабочки местом своего обитания. Но дело в том, что здесь растет определенный вид фиалки, который служит кормовым растением для гусениц Пенелопы. Володя показал мне это совершенно невзрачное растеньице с сердцевидными листьями.

Движения Володи были осторожны, лицо — внимательно, а я что-то никак не мог осознать торжественность момента: мешали острые камни осыпи, холодный ветер и серое небо. Картина была тоскливая. Расстроенный, я предложил Володе немного перекусить. Полазав по камням и посверкав очками во все стороны, Володя согласился.

— Да, жалко,— сказал он.— Они должны быть здесь, точно. Видишь, фиалка. Подождем. Может быть, солнце выглянет.

Кое-где в небе действительно голубели просветы, один из них, похоже, приближался к нам.

Вскоре узкая голубая полоска расширилась, в нее глянул ослепительный диск. Все вокруг засветилось и ожило. Володя тотчас вскочил, схватил сачок и стал карабкаться по камням, непрестанно оглядываясь. Я тоже полез, придерживая фотоаппарат и сумку с объективами, но, честно говоря, мое внимание больше притягивала долина реки внизу — несколько раз там уже промелькнули черно-синие махаоны и вроде бы один ксут.

— Вон, посмотри! — Володя, пригнувшись и держа на изготовку сачок, стал прыгать с камня на камень, которые угрожающе заскрежетали под его ногами.

Я внимательно посмотрел в ту сторону, куда он устремился, и действительно увидел порхающую бабочку, издалека похожую на большую лесную перламутровку. Она достигла края осыпи и скрылась в зарослях. Володя растерянно остановился.

— Неужели это была она? — спросил я, несколько разочарованный тем, что видел.

— Она, она,— подтвердил Володя.

Солнце опять скрылось. Володя стоял на краю осыпи с крайне огорченным видом и, когда я позвал его, только досадливо отмахнулся.

Вдруг он ринулся вперед, отчаянно взмахнул сачком, потом еще, еще — и радостный возглас разнесся над унылым пейзажем.

— Есть! Иди скорее!

Так просто? Не может быть!

Я запрыгал по осыпи к Володе — он копошился в кисее огромного своего сачка. Когда я подбежал, то увидел небольшую бабочку, которую Володя бережно держал в руке. Это был самец Пенелопы, с внешней стороны крыльев действительно похожий на большую лесную перламутровку, однако испод задних крыльев не оставлял никакого сомнения в том, что это Пенелопа. Перламутровые струи по серовато-зеленому фону подтверждали это.

— Ну что? Будешь фотографировать? — спросил Володя.

— Конечно,— сказал я, хотя понимал, что снимать пусть и живую, но все же слегка придавленную бабочку совсем не то, что подстеречь ее и снять не ловя...

Володя бережно посадил ее на камень. Похоже, бабочка приходила в себя, прежде чем взлететь. Володя даже взял сачок, чтобы в случае чего накрыть беглянку, а я принялся ползать вокруг, стараясь найти выразительный ракурс. Возможно, фотографий этой бабочки нет ни у кого в Союзе, а может быть, даже и в мире. И тут как раз показалось солнце...

Да, она, конечно, была красива, сидящая со сложенными крылышками на камне. Пенелопа!.. Было отчего волноваться, но, если честно, когда я снимал в подмосковном лесу обычную, не представляющую ценности для серьезного коллекционера перламутровку Латону на соцветии сиреневой скабиозы, а она, не обращая на меня внимания, перебирала ножками лепестки и, торопясь, совала в глубину каждого цветка свой тонкий изогнутый хоботок, и перламутровые «зеркальца» на исподе ее задних крыльев так и сверкали на солнце — восхищался я больше...