Вокруг Света 1987 № 09 (2564) - страница 29

— Джулей, джулей. Что ты делаешь? Чем тебе помочь?

Как возник в человеке, живущем в маленькой горной стране, этот удивительный тонкий склад души? Что сформировало его? Окружающая природа? Конечно. Высокие снежные горы, каждая складка которых наполнена непередаваемой красотой, горы, которые пробуждают в человеке высокий полет души и мыслей. Между горами и людьми существует полная гармония. Ладакцы еще не занялись их покорением. Они просто их слушают. И слышат. Порой мне казалось, что и горы прислушиваются к людям.

Но горы — это не только гармония, красота и запредельная космическая устремленность. Горы — это суровый и тяжкий труд, требующий сотрудничества человека с человеком, постоянного чувства локтя. Труд учил ладакцев понимать друг друга, проникать во внутреннюю суть другого и не обращать внимания на внешние случайные проявления.

Но так просто в эту внутреннюю суть проникнуть нельзя, даже если вы трудитесь с человеком бок о бок. Для такого проникновения нужен какой-то навык, который формирует традиционная культура. Культура Ладака, своеобразная и древняя, имела сильную духовную традицию. Она формировалась в течение многих тысячелетий, она шла от шаманского бона к буддизму, впитывала в себя богатую народную духовную практику. Труднодоступность Ладака помогла сохранить многое из этого и донести до наших дней.

До поездки в Ладак я считала, что пунктуальность и аккуратность — явление современной цивилизации с ее напряженным образом жизни, извечным недостатком времени, множеством дел и большими скоростями. Но ладакцы оставили нас далеко позади. Если я уславливалась с ладакцем о встрече, то могла не беспокоиться: он появлялся минута в минуту, а чаще немного раньше. И эта аккуратность не зависела от того, кем был этот ладакец.

У меня был план работы. Когда я что-то забывала в этом плане, мне об этом напоминали.

— Вы не забыли,— спрашивал клерк Сул Тим,— что вас завтра в Ченспа ждет Колон?

— Еще раз проверьте в вашей записной книжке,— настаивал знаток края Таши Рабгиез,— в котором часу мы отправляемся в монастырь Ше.

— Почему вы до сих пор здесь сидите? — спрашивал лама Палден, увидев меня у большой ступы, на которой был изображен «Конь счастья».— Через двадцать минут мы должны с вами беседовать о буддистских сектах.

И, казалось, осуждающе смотрел на меня.

Меня подгоняли, меня торопили, мне не давали сидеть сложа руки. Иногда возникало ощущение, что ход времени здесь, в горах, иной, чем в долинах Индии. Мне казалось, что оно движется медленно. Потом я поняла свою ошибку: за день в Ладаке я успевала сделать много больше, чем в другом каком-нибудь месте. И все благодаря этой удивительной ладакской пунктуальности и аккуратности.

— Вы пропустили один пункт в вашем плане,— хитро прищурившись, говорил шофер Ригзен.

— Какой такой пункт? — спрашивала я, уверенная, что такого случиться не могло.

— Вы вчера вечером должны были поехать в деревню.

— Почему ты не сказал вчера?

— Я думал, что вы сами помните,— смеялся Ригзен.

Ему просто было непонятно, как можно забыть целый пункт плана. О плане знали многие. И те, которые были к нему причастны, и их знакомые, друзья, родственники. План обсуждался на базаре, иногда о нем вспоминали в маленьких харчевнях. Все это происходило не потому, что мой план был чем-то особенным или выдающимся. Ладакцев привлекала его суть: она имела отношение к их истории и культуре, иными словами, к главным их ценностям. И они ревниво следили, чтобы эти ценности были правильно мной поняты и усвоены, чтобы ничего из того, чем они гордились, не было пропущено. В конечном счете они болели не за план. Они болели за Ладак, его историю, культуру, уникальные памятники. Но болели не абстрактно и вяло, а действенно и активно.

Эта активность проявлялась во всем. Она была в основе их выносливости, их духовного склада. Я не знаю более выносливых и надежных проводников, нежели ладакцы. Они никогда не жаловались на отсутствие еды. Уставая, не раздражались, оставались ровными, веселыми и благожелательными. Они всегда проявляли добрую волю к сотрудничеству, такому необходимому на трудных горных путях. «Вообще вся атмосфера,— писал Николай Константинович Рерих,— для нас осталась под необычайно благожелательным знаком. Без особых трудностей был собран караван для перехода через Кара-Корум на Хотан». Без особых трудностей собрать караван можно только в Ладаке. Так было пятьдесят пять лет тому назад, так остается и сейчас. Тогда, в далеком 1925 году, на пестром и шумном базаре в Ле свои услуги Центрально-Азиатской экспедиции предлагали и балтистанцы, и кашмирцы, и туркестанцы. Но умная и проницательная Елена Ивановна Рерих отобрала из этой разношерстной толпы в первую очередь ладакцев. «Все они хорошо знали дорогу,— писал Юрий Николаевич Рерих,— и были готовы разделить с нами трудности и опасности предстоящего путешествия в Восточный Туркестан. Эти люди никогда не унывают, даже во время затяжных буранов в горах, довольствуются малым и никогда не жалуются на усталость. В наших последующих странствованиях мы часто вспоминали ладакских караванщиков, их удивительное мужество и стойкость».