Вокруг Света 1988 № 10 (2577) - страница 50
Чуть не забыл: недавно получили новую квартиру — из трех комнат, почти в центре Манагуа, в квартале Альтамира. Раньше там проживали только богатые. А теперь есть и те, кто остался с давних времен, есть и новые, кто поддерживал революцию и получил от государства квартиры, которые раньше принадлежали сомосовцам, врагам революции.
Вот и я попал в соседство не самое приятное. Мама моя часто и подолгу живет теперь с нами. У нее в доме еще пятеро; две сестры мои повыходили замуж и тоже имеют детей, а Октавио — он на три года моложе меня — в армии. Самый меньший, Карлос, мой любимец, больше живет у нас, чем в материнском доме. Вот так: мама — то здесь, то там, только я подолгу дома не задерживаюсь.
Все время дома думаю о них — о маме, о Лауре и моих малышах, о братьях моих и сестрах, даже об отце нашем непутевом. Но и не помнить невозможно о том, что пережил, что видел, что чувствовал все эти десять лет моей войны — пять партизанских и пять послереволюционных, в отряде Маркова. Разве такое забудешь?
Именно там, в партизанах, я понял главное: что есть человеческое братство, законы дружбы, веры и совести. О горах и о сельве я, мальчишка из предместья Манагуа, знал лишь, что есть такие в стране, там, на севере. А тут учился понимать лес — по деревьям, муравьям, ветру, кустам и цветам, зверям и птицам. Учился жить среди природы и постигал законы высшей человечности, законы классовой борьбы и законы войны. Подготовлен я был хорошо, потому и пошел в партизаны. Достаточно знал и понимал нашу сандинистскую идеологию, впитал ее в себя, поверил в нее. Но в горах я стал воспринимать все это совсем иначе: хватало места и времени для размышлений. Им не мешали тренировки и учения.
В горах и сельве, где мы учились военной науке, меня, городского пацана, поначалу удивляло все: горные пейзажи, жизнь под открытым небом. Нравилось просто держать оружие, учиться стрелять, участвовать в боях. Я гордился опасностью и видел все в героическом ореоле. Но как быстро кончилось это, как быстро! Начался сезон дождей, наша зима. В горах вообще намного холодней, чем в Манагуа, а ночами, да еще под дождем...
А учения проходили каждый день: каждый день бегом по горам, с автоматом, с боеприпасами, ложись, вставай, снова беги. Месяца через три я понял, какое это было счастье сидеть с Лауритой, например, в кинотеатре, ощущать нечаянное прикосновение.
Или же сидеть с Раулем над озером, возле которого наши матери развели огородики. Там, в укромном местечке среди деревьев, мы смастерили себе насест, а над ним шалаш. Туда и забирались время от времени поболтать на серьезные темы. Там я прятал потом подпольную литературу и листовки. От меня это убежище унаследовал Рауль.
Уже после победы революции мы с Раулем тоже однажды пошли на это наше место. Даже остатки шалаша сохранились там, и нам было хорошо, очень хорошо — словно вернулось детство.
Я вспоминаю, как однажды мы с Раулем загляделись на радугу. Мой папаша еще жил с нами. И он рассказал нам легенду. Там, за горами, живут великаны, у них — гигантские котлы, и в каждом кипит цвет. В одном красный огонь, в другом — желтое золото, в третьем голубая, как в море, вода. И из каждого котла идет пар, ветер его раздувает, переносит через небо. И пар разноцветной дугой перекидывается над городом.
Восьмилетний Рауль поверил и долго уговаривал пойти туда, за горы, посмотреть на великанов.
В горах, вспоминая Рауля, когда протянулась через небо радуга, я подумал, что великаны — как раз мы и есть, а краски радуги, цвета нашей веры, боевого духа, стремления к добру, к равенству.
Ушла моя полудетская романтика, родилась другая — лз тяжелых испытаний, смертей и ран, из боли и грязи, усталости и пота, ненависти к врагу.
Бывало, пока мы привыкали к жизни в горах, у меня, да и у других товарищей сдавали нервы. Чаще всего у младших, тех, кто пришел в отряд недавно.
В то время командиром у нас был Эль-Данто — так называли мы Германа Помареса, одного из выдающихся, храбрейших руководителей революции. Таких, как Эль-Данто, было мало.