Вокруг Света 1990 № 06 (2597) - страница 19

Мотается справа налево огонек неизвестного судна вместе с носом нашей шхуны, пока не превращается в светлый квадрат. Постепенно восстает из тьмы силуэт сухогруза с яркими огнями. И вот медленно проплывает сияющий мир, наполненный человеческой жизнью, и еще более одинокой и заброшенной в океане кажется наша «Те Вега», где на палубе чернеют фигурки рулевого да впередсмотрящего. Вокруг судна колышется, смыкается рать волн, угрожающе шевелится необозримая масса воды. И мы совсем одни в океане.

Впередсмотрящим хорошо быть поутру, когда горизонт теряется в нежной дымке и морская гладь светится легкой голубизной от плавающего где-то в облаках чуть видного солнца. Под его лучами постепенно приоткрывается неторопливая жизнь океана. Скользят в воздушных потоках чайки, бесстрашно подлетая к парусам, но садятся редко, хотя мы их встречали и посередине океана. Где они отдыхают, ночуют,— непонятно. Однажды над шхуной разыгрался настоящий вестерн, когда черный фрегат, будто молнии подобный, падал сверху на чаек, распугивая их, и долго гонялся за одной птицей, которая ловко ныряла около наших снастей, пока фрегат не утомился и не улетел прочь. Навещали нас буревестники и долго сопровождали невиданные мною дотоле северные олуши с белым туловищем и грудкой. Они парили над волнами, с любопытством поворачивая к нам желтые клювы. Наверное, пытались разгадать, что нужно такому странному сооружению в их исконных владениях.

Глаза привыкают к однообразной череде волн, и можно запросто пропустить плывущее мимо бревно или доску. Но тут волновая симметрия явно нарушалась вертикальной плоскостью.

— Кит! Смотрите! Вот они, вот,— послышался голос с кормы. И все, кто не спал, повыскакивали на палубу.

Свинцовую рябь волн резали большие черные плавники, а изредка вздымались над поверхностью лоснящиеся туши. «Косатки!» — мелькнуло в голове.

До этого у носа резвились дельфины, проныривая под шхуной и вспенивая воду сильными хвостами то справа, то слева. Может быть, косатки гнали это дельфинье стадо!

Одна из косаток подплыла совсем близко к борту и, перевернувшись белым брюхом вверх, нежилась на воде, не отставая от судна.

Неожиданно за спиной пропели дуэтом, довольно гнусаво:

— Ротация! Ротация!

Что означало «смену караула». Наступил мой черед становиться за штурвал.

Хотя в сумраке уже стали проступать очертания судовых надстроек, но нечего было думать об ориентации по горизонту. Кокон тумана так спеленал шхуну, что даже ее нос утопал в белесом молоке. А тут еще резкие порывы ветра принесли дождевые заряды.

На мостик взобралась Эйнджи Борден, чтобы помогать мне держаться правильного курса. Большой компас удобно располагался перед штурвалом на высокой деревянной тумбе, в круглом туловище которой была ввинчена лампочка для подсветки. Но струи дождя хлестали по стеклу, качали компас и не давали разглядеть риски градусов. Отыскивая направление стрелки компаса, Эйнджи произнесла в адрес разверзнувшегося неба серию нелестных морских выражений: о погоде, похожей на концерт «кошек и собак», о ветре, который «дует, как воняет» и набросал «камней в паруса».

— Отклонился от курса на десять градусов — крути штурвал вправо,— путая русские слова с английскими, выкрикнула Эйнджи и даже показала, в какую сторону поворачивать, ухватившись своей маленькой, но сильной рукой за рукоятку штурвала.

Эйнджи «свойский парень, что надо». Приветливая улыбка не сходит с ее добродушного курносого лица, освещенного искренним взглядом голубых глаз из-под русой челки. Как сейчас вижу ее на палубе в черной майке с надписью «Тасмания» (она и там ходила под парусами), в бермудах, подпоясанных сыромятным ремешком с чехлом для ножа и шила, азартно напевающей по-русски «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там» и притопывающей в такт песне грубым башмаком. Ей нравилось, когда я ее называл «Эйнджи — храбрый капитан». Это мечта ее жизни.

— В школе учительница жаловалась на меня: «Смышленая девчонка, но сорванец»,— рассказывает Эйнджи,— я больше дралась с мальчишками, чем учила уроки. Но все же пришлось кончить университет в Бостоне. Родители хотели видеть во мне чинную преподавательницу английской литературы.