Вокруг Света 1991 № 04 (2607) - страница 4

При монастыре была богатая библиотека, духовный родник, бесценное хранилище духовно-нравственных изданий, от которых, к сожалению, не осталось и следа. Так же как ушли в безвременье богатые сады, огороды, фермы Валаама.

Эти уединенные острова в XIX веке познали еще и славу просветительского центра северной России. В монастырской школе и мастерских мальчики-подростки, по большей части сироты и дети из беднейших семей, учились грамоте и ремеслам. А потом, после обучения, юноши уходили в мир либо оставались в обители, принимая монашество. Любовь и попечение о юных подвижниках благочестия прежде очень отличали Валаам.

Мирские люди, паломники всегда стремились на Валаам поклониться его святыням, вдохнуть успокоения. И всех с терпением и готовностью принимали игумен и его помощники, для всех у них были благословение, совет и помощь. С очищенными душами мирские люди уезжали с острова...

Ныне имя игумена монастыря — Андроник. Это его, как выяснилось позже, я видел на палубе в глубоком раздумье.

Игумен Андроник вышел на берег вместе с нами. В одной руке он держал большую спортивную сумку, в другой — сверток. Балансируя поклажей, стараясь не споткнуться и не ступить в грязь, он прошел через пристань и направился к своему дому, видневшемуся невдалеке. А мы пошли к собору.

Около пристани, на зеленой лужайке, хорошела пролетная часовня во имя иконы Богоматери «Всех скорбящих .радость». Построена она «усердием бывшего настоятеля игумена Гавриила в память посещения Валаама Его Императорским Высочеством Великим Князем Владимиром Александровичем». Ныне никакой иконы там нет, зияет пустой проем вместо нее. Почему безликой остается часовенка, а значит, по сути, и безымянной? Оказывается, если вернуть в проем икону, то рядом надо ставить автоматчиков. Иначе украдут святыню.

За часовней — каменная лестница в 62 ступени, поднявшись по которым начинаешь догадываться, каким было валаамское чудо. Правда, для этого требуется воображение, чтобы в заброшенном, запущенном мире, который обосновался на монастырской земле, увидеть тот монастырь — первозданный.

Пятьдесят лет — полвека! — сделали свое. С 1940 года, как подняли красный флаг над святыми воротами, чего только здесь не было, и все оставляло следы-раны, которые никто и не думал лечить. Сперва в монастырских домах разместили школу боцманов. Потом — подальше от глаз людских — запрятали интернат для инвалидов войны, людей безруких и безногих, ведь Валаам был непосещаем.

Быстро и тихо умирали бесхозные инвалиды войны, а в разрушающийся монастырь приходили другие убогие — люди из тюрем. Ныне они — костяк «коренного» населения. Пятьсот человек называют Валаам своим домом. Им некуда податься, никто их не ждет, они никому не нужны... Отбросы системы или ее порождение? Вопрос, что и говорить, философский.

Около святых ворот три дамы пропитыми голосами выясняли отношения с мужичонкой лукавого вида. От их «сильных» слов сотрясалась штукатурка. А неподалеку, из какой-то, видимо, кельи, во всю мочь магнитофон горланил похабщину, до краев заполнявшую внутренний двор. Да, жизнь есть жизнь...

Но мы шли, не замечая ее нелепостей. Шли к храму, закутанному ее всех сторон забором и лесами реставраторов.

Заутреня. К ней положено готовить себя: не пить и не есть. Иначе — сердце глухо.

В Соборном храме, куда мы пришли, есть верхний зал и нижний. Верхний — в реставрации, нижний открыт. Минут десять понадобилось, чтобы привыкнуть и осмотреться. Низкие серые своды, мрачные темные стены давили. Запах заброшенности еще не выветрился. Тяжелый запах. Долгий. Может быть, его источали стены, с которых, словно кожа, сошла роспись? Краска грязными струпьями свисала и с потолка.

Давили, конечно, не только стены. Безлюдье! Лишь мы, паломники, пришли на молитву. Никто из местных жителей — из пятисот человек! — не слышал, что ли, звона колоколов?

Церковь без людей!..

Мы долго оставались в почти пустом зале, поодиночке робко подходя к свечному киоску, за которым стояла миловидная молодая женщина в черном.