Вокруг Света 1997 № 09 (2684) - страница 42

— Тело его предали не земле, а морю, как он и завещал, — тяжело вздохнул Анри. — Завернули во французский флаг и опустили в океан с борта патрульного фрегата. Так я потерял своего старого друга. Мы были знакомы больше тридцати лет. Он не любил покидать Бора-Бора, словно боялся не вернуться. Я часто навещал его там, в уединении. Это был кусочек его рая. В общем-то — призрачного.

— Отчего же призрачного? — спросил я, проникаясь интересом к собеседнику.

— Все дело в том, — просто сказал Анри, — что Поль-Эмиль, в сущности, сам придумал свой мир. Вернее, он окружил себя теплой, красочной иллюзией и отрекся от холодного одноцветия прошлого. У него это получилось. Новая, странная жизнь затворника. Почти робинзона. Жил он в обыкновенном полинезийском домике — «фаре». Точнее, у него их было несколько. Однажды и навсегда он облачился в гавайку и «парсу» — отрез цветастой ткани, чуть ли не до пят, надел на голову шляпу-плетенку из листьев пандануса, словом, обрядился в полинезийскую одежду и уже больше не мог носить ничего другого.

Анри немного помолчал.

— Впрочем, Полю-Эмилю в отличие от многих других повезло, — говорил он. — Он был именит и богат. И вполне мог позволить себе эдакий пустяк — купить... нет-нет, всего лишь взять в пожизненную аренду крохотный островок Тане, в коралловом кольце Бора-Бора. Кстати, — заметил Анри, — «тане», в переводе с таитянского, означает «мужчина». Так что название острова вполне подходило его хозяину. Ведь Поль-Эмиль был силен и телом, и духом. Отличался благородством и щедростью. В общем, он был, как бы ты сказал, из породы романтиков-удачников... Хотя задумай Поль-Эмиль купить или взять в аренду тот же Тане или другой островок сегодня, у него ничего бы из этого не получилось... Потому как многое изменилось с тех пор во Французской Полинезии. Хоть она и огромна, теперь земли здесь не всем хватает. Ее здесь в тысячу раз меньше, чем воды. Правда. Так было всегда...

Вот оно — единственное из морских странствий/ описание коего пробудило во мне неугасимый интерес к этой чужедальней земле.

Дени Дидро

И я знал историю, связанную с куплей-продажей клочка райской суши здесь же, неподалеку от Таити. Героем ее был человек, ставший потом куда более знаменитым, чем Поль-Эмиль Виктор. Другими словами, персонажа этой истории звали Марлон Брандо.

А началась она с того, что однажды, в октябре шестидесятого, в гавани Папеэте бросил якорь старинный парусник. Так возродилась великая таитянская и самая романтическая морская легенда. Это было возвращение «Щедрого дара» — «Баунти», как явствовало из названия парусника. Начались грандиозные съемки одноименного фильма. Грандиозные уже потому, что американская кинокомпания «Метро-Голдуин-Мэйер», снимавшая «Баунти», подарила Таити 27 миллионов долларов, ни больше ни меньше. И на время съемок обеспечила две тысячи таитян невиданными заработками — тех, кто был занят в массовках, был бутафором или возводил декорации...

Так вот, в тот октябрьский день на борту нового «Баунти» на Таити впервые прибыл тридцатишестилетний Марлон Брандо, еще не успевший оттанцевать «Последнее танго в Париже» и уж тем более стать бессмертным «Крестным отцом». Как бы то ни было, Брандо выпало играть главную роль и в этом красочном фильме-воспоминании — о самом знаменитом в морской истории мятеже. И фильм этот повлиял на судьбу Марлона Брандо как, пожалуй, ни один другой...

— Да еще как повлиял! — чуть ли не воскликнул Анри. — Лет через пять или шесть Марлон снова вернулся на Таити. Здесь он женился и взял в аренду, аж на девяносто девять лет, крохотный атолл Тетиароа, что значит Птичий остров, к северу от Таити.

— Наверно, ему там неплохо живется? — предположил я.

— Сейчас его там вообще нет, — разом опроверг мое предположение Анри. — Последнее время он нечастый гость в своих собственных владениях. И туристов на Тетиароа увидишь чаще, чем самого хозяина. Когда же он, случается, приезжает, то всех выпроваживает восвояси.

— Как это так? — удивился я.

— Очень просто. Он терпеть не может публику. Особенно последние годы...