Вокруг Света 2010 № 04 (2835) - страница 6
«Если хочешь вернуться в Монровию сегодня, нужно поспешить: последняя машина уйдет через час». — «Наверное, мне нужно найти отель», — сказал я. Филип засмеялся и хлопнул меня по плечу. «Все отели закрылись еще до войны, — сказал он. — Но если хочешь, можешь остановиться у меня».
Я кивнул. Солнце быстро скатывалось за зеленую гору. Филип в последний раз выжал тряпку. «Течет, но приходится ее беречь. Новая стоит 250 долларов, у меня нет таких денег».
Когда мы подошли к дому, уже успело стемнеть. Это был такой же дом, как у всех: ржавые стены, белый крест и песчаный пол. Заменявшая дверь занавеска колыхнулась, и навстречу нам вышла тонкая женщина в застиранном клетчатом платье. «Моя жена», — сказал Филип.
Внутри на самодельном столе горела керосиновая лампа — бутылка с фитилем. В углу на сбитой постели лежала маленькая девочка. Ее глаза были открыты, но она не смотрела на нас. На висках блестел пот. «Это Рози», — сказал Филип. Рози чуть шевельнулась, повернула голову и издала едва слышный звук. «Это она с нами здоровается», — улыбнулся Филип. Скрестив руки и обхватив себя за плечи, женщина Вид на африканский буш из окна госпиталя города Боми, некогда одного из лучших в стране. Сегодня он представляет собой печальное зрелище смотрела в пол. «Рози болеет уже пятый день, — сказал Филип. — Вчера ей стало совсем плохо».
Потом мы ели рис. Филип скатывал его рукой в плотные шарики и отправлял в рот. Жена поставила рядом с Рози тарелку, положила руку на лоб дочери. Та заворочалась, скинула руку. «Пора ложиться», — сказал Филип жене. Та кивнула, ушла во двор, послышался звон споласкиваемой посуды.
Под утро Рози умерла. Кто-то из соседей принес большой мешок из-под риса. Филип взял девочку на руки, поправил ей волосы и обернул в мешок, как в саван.
Наверное, нужно было проститься, но я ушел, не прощаясь — немного постоял в дверях и двинулся в сторону океана.
Алексей Смирнов
Война дворцам
На правах рекламы
Диабет, язва, холецестит и прочие болезни органов пищеварения www.eledia.ru
Детройт — единственный из современных городов, который пытается продавать свои развалины Голливуду в качестве фона для различного рода антиутопий и мрачных сцен преступлений. И, пожалуй, единственный город мира, который обязан своими руинами не военным конфликтам, а экономическим и социальным катаклизмам.
По обилию руин с Детройтом трудно конкурировать — в нем примерно 80 000 полуразрушенных и заброшенных зданий. В центре города стоят пустые небоскребы с выбитыми стеклами. Их не сносят главным образом потому, что у города на это нет денег. Кроме того, некоторые владельцы зданий предпочитают сохранять ветхие постройки в надежде, что земля в центре рано или поздно подорожает. Что касается преступности, то когда одного кандидата в мэры попросили объяснить, почему в Детройте в последние годы сокращается число убийств, тот мрачно ответил: «Просто больше некого убивать».
Что же произошло с процветающим центром автомобильной промышленности?
Немного истории
Поселение в самом начале XVIII века создали французы на проливе, соединяющем два озера — Гурон и Эри (le d´etroit и означает пролив). В 1805-м город сгорел дотла. К этому времени президент Томас Джефферсон назначил эксцентричного чудака Августа Вудворта верховным судьей штата Мичиган. Вудворт объявил Детройт столицей и нарисовал для него идеальный план в стиле французского классицизма, похожий на тот, что за несколько лет до того разработал для Вашингтона архитектор Пьер Шарль Ланфан, а также и на тот, что примерно на век раньше предложил для Санкт-Петербурга Жан Батист Леблон.
Природа в классицизме должна быть побеждена и рационализирована, деревья и кусты пострижены и превращены в геометрические фигуры, дорожки спланированы с помощью циркуля и линейки. Эта традиция имеет самое прямое отношение и к расцвету Детройта как автомобильной столицы мира, и к его упадку, поскольку руины можно считать возвращением из рациональной культуры обратно в хаос. История Детройта XX века тесно связана со словом «фордизм». Это слово придумал, сидя в фашистской тюрьме, итальянский марксист Антонио Грамши. Оно, в свою очередь, связано с термином «тейлоризм», который в 1920–1930-х годах был в большой моде в СССР.